Поиск

Хлесткие и дерзкие очерки завоевали Власу Михайловичу Дорошевичу (1864—1922) широкую популярность «смелого обличителя» и «опасного журналиста». Уже к сорока пяти годам у него было издано 9-томное собрание сочинений. В конце XIX века Дорошевич без разрешения властей отправился на Сахалин и по следам этой поездки на Остров Смерти написал большую книгу, которая теперь, впервые за 100 лет, становится доступной рускому читателю.

Хлесткие и дерзкие очерки завоевали Власу Михайловичу Дорошевичу (1864—1922) широкую популярность «смелого обличителя» и «опасного журналиста». Уже к сорока пяти годам у него было издано 9-томное собрание сочинений. В конце XIX века Дорошевич без разрешения властей отправился на Сахалин и по следам этой поездки на Остров Смерти написал большую книгу, которая теперь, впервые за 100 лет, становится доступной рускому читателю.

Хлесткие и дерзкие очерки завоевали Власу Михайловичу Дорошевичу (1864—1922) широкую популярность «смелого обличителя» и «опасного журналиста». Уже к сорока пяти годам у него было издано 9-томное собрание сочинений. В конце XIX века Дорошевич без разрешения властей отправился на Сахалин и по следам этой поездки на Остров Смерти написал большую книгу, которая теперь, впервые за 100 лет, становится доступной рускому читателю.

«Практическая метафизика» представляет собой новую законченную философскую систему, ставящую своей задачей найти внутреннюю связь и разграничения между четырьмя основными сферами духовной жизни человека — научным познанием, художественным творчеством, этикой и религией. Текст печатается в авторской редакции, с исправленным списком цитируемой литературы, сносками и указателем имен.

Авторский сборник рассказов «Казуарина».

Одиннадцать жизнеописаний новых русских банкиров, терзаемых роковыми страстями.

«Детство Левы» — рассказы, порой смешные, порой грустные, образующую маленькую повесть. Что их объединяет? Почти маниакальное стремление автора вспомнить все. «Вспомнить все» — это не прихоть, и не мистический символ, и не психическое отклонение. Это то, о чем мечтает в глубине души каждый. Вспомнить самые сладкие, самые чистые мгновения самого себя, своей души — это нужно любому из нас.

Полное собрание рассказов Сомерсета Моэма. Том 5-й.

Полное собрание рассказов Сомерсета Моэма. Том 4-й.

Джон Глэд: «Все вы, эмигранты, напоминаете мне известного рыцаря, доблестно воевавшего с мельницами. Давайте проследим вашу довольно-таки своеобразную логику. Начнем с того, что нет уже никакой советской власти, а соцреализм еще раньше приказал долго жить, не правда ли? Получается, что вы себя мыслите с борьбе с трупом, который того и гляди вас одолеет, и вы превратитесь в такого же, как он, вампира».

«Домострой» впитал в себя общие идеи средневековья. Автор окончательного текста этой книги — Сильвестр, сподвижник и духовник Ивана Грозного. Перевод на современный русский язык сделан с учетом публикаций В.В.Колесовой.

Я не люблю, когда в конце стихотворений стоит дата. Лучше указывать, как на выставках детских рисунков, возраст автора. Еще лучше — не реальный, а субъективный возраст. Чтобы не оставлять истории никаких шансов.

Малое собрание рассказов замечательного английского ветеринара и писателя Джеймса Хэрриота.

«Рассказы Владимира Матлина принадлежат к числу тех, которые не только читаются, но и перечитываются...»

«Внешняя простота сочетается в рассказах Матлина с внутренней сложностью, предельный лаконизм – с широтой и многомерностью... Ясно одно: творчество Матлина связано с традициями классической литературы и, вместе с тем, отличается подлинной, а не искусственной оригинальностью».

«В обыкновенной жизни чудак есть человек, отличающийся не характером, не нравом, не понятиями, а странностью своих личных привычек, образа жизни, прихотями, наружным видом и прочим. Он одевается, он ест и пьет, он ходит не так, как другие; он не характер, а исключение.
Замечательно, что в простом сословии редко встречаются чудаки, там все мыслят и действуют, как внушила им природа или пример других; но с образованием начинаются причуды, и чем оно выше у народа, тем чаще и разнообразнее являются чудаки».

«Мы все еще, разумеется, молоды: кому — пятьдесят, кому — шестьдесят, кому — далеко за семьдесят. Единственный груз, который начинает нас тяготить, это — груз воспоминаний. Когда воспоминания становятся слишком обременительными, мы сбрасываем их по дороге где придется и сколько удастся. И мы облегченно вздыхаем. Черепная коробка раскрывается для новых восприятий, видения и звуки яснеют. Однако бывают воспоминания, которые не только внешне отлагаются не поверхности нашей памяти, загромождая ее, но органически дополняют и обогащают нашу личную жизнь...»

Юрий Анненков

«"Время наружного рабства и внутреннего освобождения" — нельзя вернее Герцена определить эту эпоху... Николай не был тем тупым и бездушным деспотом, каким его обыкновенно изображают. Отличительной чертой его характера, от природы вовсе не дурного, была непоколебимая верность раз усвоенным им принципам... Он считал себя ответственным за все, что делалось в государстве, хотел все знать и всем руководить — знать всякую ссору предводителя с губернатором и руководить постройкой всякой караульни в уездном городе, — и истощался в бесплодных усилиях объять необъятное и привести жизнь в симметричный порядок... »

Михаил Гершензон, редактор-составитель этой книги

Ровесники, земляки и старинные приятели, Сергей ДОВЛАТОВ и Игорь ЕФИМОВ еще в 60-е годы были участниками ленинградской литературной группы «Горожане».
В конце 70-х оба писателя эмигрировали; Довлатов обосновался в Нью-Йорке, а Ефимов сначала работал в Анн Арборе (Мичиган) редактором в «Ардисе» у Карла Проффера, а потом основал собственное издательство «Эрмитаж» в Нью-Джерси.
Их более чем десятилетняя (1978—1989) американская переписка — настоящий эпистолярный роман, «ошеломительная книга», «читающаяся на одном дыхании», причем «стилистически, художественно материя писем неотличима от лучших страниц довлатовской прозы», а «его блистательный, безжалостный юмор сверкает в каждом письме».

Авторский сборник рассказов.

«Мы — против литературы вымысла, именуемой беллетристикой; мы — за примат литературы факта. Писатели слишком долго "преображали" мир, уводя пассивного и эстетически одурманенного читателя в мир представлений, — когда же, как не сейчас, перестраивать этот мир, внося в него совершенно конкретные и нужные пролетариату изменения? Лефы не выдумали теорию литературы факта, как не выдумали лозунг искусства-жизнестроения. Заслуга их только в том, что они уловили величайшую потребность нашего времени и первые попытались уложить носившуюся в воздухе идею в несколько простых и, может быть, отпугивающих этой простотой положений».