Вскоре после гибели мужа великая княгиня Елизавета Федоровна задумала организовать обитель "молитвы, труда и милосердия". В биографической книге Веры Маеровой об этой задумке, а также о ее реализации, а также об отношении людей, ради которых это строительство, собственно, и затевалось, рассказывается весьма подробно.
Елизавета Федоровна умерла смертью мученицы в Алапаевске, а обитель - вот она, стоит: основана была 21 апреля 1909 года, потом, разумеется, закрыта и вновь открыта в 1992 году.
НАЧАЛО ОБЩИНЫ
Елизавета купила на Большой Ордынке участок в полторы десятины с несколькими домами и огромным садом. Позже владения были расширены.
Все упоминавшие об этом событии в письмах и мемуарах непременно замечали — покупка сделана великой княгиней на личные деньги. Балуева-Арсеньева вспоминает, что всякий раз, когда при обустройстве великой княгине докладывали о нехватке денег, та отвечала: «У меня еще есть драгоценности!»
На купленных землях Елизавета намеревалась основать обитель молитвы, труда и милосердия. «Место, где возможно быть не от мира сего, однако жить и действовать среди мира, чтобы преображать его», — так определил замысел великой княгини архиепископ Анастасий.
Или — место, где можно спрятать свое горе среди горя других. Как листок в лесу.
Или — место, где можно воздвигнуть свое неуязвимое царство и трон.
Мария Павловнамладшая вспоминала: «Я гостила тогда в Александровском дворце в Царском Селе. Александра чувствовала себя не слишком хорошо и целые дни проводила в кресле на колесиках, какие обычно используют инвалиды, лишенные возможности передвигаться самостоятельно. Приехала тетя. Она входила к сестре без доклада. Так было и на этот раз. Александра, занятая рукоделием, сидела спиной к двери и не видела, как на пороге появилась Елизавета. К тому же ковер заглушал шаги. Я заметила гостью и уже было хотела заговорить с ней, но передумала. Мне бросилось в глаза, что тетя резко остановилась, вернее, замерла как будто пораженная открывшейся картиной. Я проследила за ее взглядом. Он упирался в спинку инвалидной коляски. По лицу тети скользнула улыбка удовлетворения и превосходства. “Вот чем обернулся твой трон”, — казалось, говорила она».
В главном доме обители Елизавета отвела для себя три комнаты: кабинет, гостиную и спальню. («Мои комнаты большие, просторные, светлые, уютные; все, кто у меня были, в восторге от них».) Мебель плетеная, Елизавета называла ее «летняя». Многие из тех, кто видел убранство спальни Елизаветы, говорили, что ее кровать больше походила на скамью, хотя сама великая княгиня уверяла: «У нас хорошие кровати».
Обрисовывая тон, царивший в обители, архиепископ Анастасий замечал: «На всей внешней обстановке Марфо-Мариинской обители и на самом ее внутреннем быте, как и на всех вообще созданиях великой княгини, кроме духовности лежал отпечаток изящества и культурности. Не потому, что она придавала этому какое-либо самодовлеющее значение, но потому, что таково было непроизвольное действие ее творческого духа». (Помните, как Эрни говорил, что Елизавета наряжается вовсе не для себя?)
В доме располагались приемная и молельня. Все стены были увешаны иконами. Самая большая — изображение Серафима Саровского — почти подавляла собой остальные образа.
Нашлось место для больницы с операционной, перевязочной и ванной, аптеки и амбулатории, общежития сестер, приюта для девочек, двух комнатрукодельных, столовой, кухни, кладовой, других хозяйственных помещений.
При доме во дворе отвели квартиру священнику-духовнику (в верхнем этаже), в нижнем — классы, где девочки Марфо-Мариинского приюта должны были учиться днем. В этих же классах — воскресная школа и библиотека. Тут же пристроили просфорную.
Домá обители, кроме дома священника, соединялись ходами. Их можно было обойти, не выходя наружу.
Архиепископ Анастасий: «Во и вне ее (обители. — В.М.) деятельность выражалась в лечении приходящих и клинических, помещенных в самой обители, больных, в материальной и нравственной помощи бедным, в призрении сирот и покинутых детей, которых так много гибнет в каждом большом городе».
«Я занята, — писала Елизавета, — работаю больше головой и пером, чем практически, ведь так много надо обдумать. Потихоньку двигаться вперед — это надежнее, когда собираешься создать нечто такое, что нельзя просто скопировать...»