Гармоническим человеком Эраст Петрович стал себя считать с того момента, когда достиг первой ступеньки мудрости. Произошло это не поздно и не рано, а в самый раз — в возрасте, когда уже пора делать выводы, но еще можно изменить планы.
Самый существенный вывод, извлеченный из прожитых лет, сводился к предельно короткой максиме, которая стоила всех философских учений вместе взятых: стареть — это хорошо. «Стареть» означает «созревать», то есть становиться не хуже, а лучше — сильнее, мудрее, завершенней. Если же человек, старясь, ощущает не приобретение, а потерю, значит, его корабль сбился с курса.
Продолжая морскую метафору, можно сказать, что рифы пятидесятилетия, где мужчины так часто терпят крушение, Фандорин миновал на полных парусах, с развевающимся штандартом. Правда, чуть не взбунтовалась команда, но обошлось.
Попытка мятежа произошла как раз в день полувекового юбилея, что, конечно, не было случайностью. В сочетании цифр есть безусловная магия; не чувствуют ее лишь люди, начисто лишенные воображения.
Отметив день рождения прогулкой в скафандре по морскому дну (в ту пору Эраст Петрович страстно увлекался водолазанием), он вечером сидел на веранде, смотрел на фланирующую по эспланаде публику, потягивал ромовый пунш, мысленно повторяя «Мне пятьдесят, мне пятьдесят» — будто пытался распробовать непривычный напиток. Вдруг взгляд остановился на дряхлом старичке в белой панаме; высохшую, трясущуюся мумию катил слуга-мулат в кресле на колесиках. Взляд мафусаила был мутен, с подбородка свисала нитка слюны.
«Надеюсь, я не доживу до такого возраста», подумал Фандорин — и внезапно понял, что испугался. А еще больше испугался того, что мысль о старости его испугала.
Настроение было испорчено. Он ушел к себе в номер — перебирать нефритовые четки и рисовать на бумаге иероглиф «старость». Когда листок покрылся изображениями символа  «старость» во всевозможных стилях, проблема разрешилась, концепция выработалась. Мятеж на корабле был подавлен. Эраст Петрович поднялся до первой ступени мудрости.
Жизнь не может быть спуском, только подъемом — до самого последнего мига. Это раз.
В часто цитируемой пушкинской строфе «Летят за днями дни, и каждый день уносит частицу бытия» содержится смысловая ошибка. Наверное, поэт пребывал в хандре, или же это просто описка. Стихотворение следует читать: «Летят за днями дни, и каждый день приносит частицу бытия». Если человек живет правильно, течение времени делает его не беднее, а богаче. Это два.
Старение должно быть выгодной торговой операцией, натуральным обменом физической и умственной крепости на духовную, внешней красоты — на внутреннюю. Это три.
Все зависит от сорта твоего вина. Если оно дешевое, от возраста скиснет. Если благородное, станет только лучше. Отсюда вывод: чем человек делается старше, тем качественнее он обязан становиться. Это четыре.
Ну и пятое. Физической и умственной крепостью Эраст Петрович поступаться тоже был не намерен. Для этой цели он разработал специальную программу.
В каждый следующий год жизни нужно осваивать новый рубеж. Даже два рубежа: спортивно-физический и интеллектуальный. Тогда стариться будет не страшно, а интересно.
Довольно быстро составился перспективный план грядущей экспансии — и такой, что следующих пятидесяти лет могло не хватить.
Из пока еще не осуществленных задач интеллектуального направления Фандорин намеревался: выучить, наконец, как следует немецкий язык, поскольку война с Германией и Австро-Венгрией, очевидно, неизбежна; освоить китайский (тут одного года мало, понадобится два — и то лишь благодаря тому, что иероглифику он уже знает); восполнив постыдный пробел в мирознании, капитально познакомиться с мусульманской культурой, для чего надо будет выучить арабский и проштудировать в оригинале Коран (клади года три); прочитать классическую и современную литературу (на это у Эраста Петровича вечно недоставало времени) — и так далее, и так далее.
Из задач спортивных, ближайшего периода: научиться управлять аэропланом; посвятить годик любопытному и полезному для координации движений олимпийскому развлечению — прыжкам с шестом; заняться альпинизмом; непременно освоить бесскафандровое водолазание с ребризером нового типа, где усовершенствованный регулятор подачи кислорода дает возможность совершать длительные погружения на значительную глубину. Эх, всего не перечислишь!
За пять лет, миновавшие со дня, когда Фандорин устрашился страха, методика правильного старения успела дать неплохие результаты. Каждый год он поднимался на одну ступеньку — точнее, на две, так что на себя прежнего, пятидесятилетнего, теперь оглядывался сверху вниз.

К пятьдесят первому дню рождения Эраст Петрович в качестве интеллектуального свершения изучил испанский язык, которого ему так недоставало во время плаваний по Карибскому морю. «Ступенькой» для тела стала джигитовка. Верхом он, конечно, ездил и раньше, но не блестяще, а дело-то полезное и к тому же чрезвычайно увлекательное — много приятней поднадоевших гонок на автомобиле.
К пятидесяти двум Фандорин мог говорить по-итальянски и значительно повысил уровень владения кэндзюцу, японским фехтованием. Преподавал ему эту восхитительную науку японский консул барон Сигэяма, обладатель наивысшего дана. К исходу срока Эраст Петрович выигрывал у барона две схватки из трех (и одну-то уступал, только чтоб не обижать сенсея).
Пятьдесят третий год жизни был посвящен, с одной стороны, античной и новой философии (образование Фандорина, увы, исчерпывалось гимназией); с другой — езде на мотоциклете, которая по остроте ощущений не уступала конному спорту.
В истекшем 1910 году умом Эраста Петровича владела химия, самая быстро развивающаяся из современных наук, а тело он развлекал жонглированием. Вроде бы ерунда, безделица, но идеально развивает синхронизацию движений и мелкую моторику.
В нынешнем же сезоне ему показалось логичным от жонглирования перейти к канатоходству — отличное средство для укрепления физического и нервного равновесия.
Интеллектуальные упражнения тоже отчасти были связаны с прошлогодним увлечением химией. Фандорин решил посвятить очередные двенадцать месяцев давнему пристрастию — криминалистической науке. Назначенный срок уже истек, но исследования продолжались, поскольку приняли неожиданное и весьма перспективное направление, которым кроме Эраста Петровича, похоже, никто всерьез не занимался.
Речь шла о новых методах разработки свидетелей и подозреваемых: как побудить их к полной откровенности? В варварские времена для этого использовали способ жестокий и малонадежный — пытку. Как выяснилось, максимально полных и достоверных результатов можно достичь, используя сочетание трех типов обработки — психологической, химической и гипнотической. Если человека, обладающего нужной информацией, но не желающего с нею расставаться, сначала правильно типизировать и подготовить, потом ослабить его волю к сопротивлению при помощи определенных препаратов, а затем подвергнуть сеансу гипноза, откровенность будет абсолютной.
Итоги экспериментов выглядели впечатляюще. Однако возникали серьезные сомнения в их практической ценности. Речь даже не о том, что Фандорин ни за что на свете не стал бы делиться своими открытиями с государством (страшно представить, как могли использовать это оружие нещепетильные господа из Охранки или жандармерии). Но и сам Эраст Петрович в ходе очередного расследования вряд ли позволил бы себе превращать другого человека, пускай даже очень плохого, в объект химического воздействия. Иммануилу Канту, утверждавшему, что с людьми нельзя обходиться как со средствами для достижения цели, это бы не понравилось — а после года философских штудий Фандорин считал кенигсбергского мудреца высшим нравственным авторитетом. Поэтому исследование криминалистической «проблемы откровенности» для Эраста Петровича носило скорее отвлеченно-научный характер.
Правда, открытым оставался вопрос об этичности применения новой методики при расследовании особенно чудовищных злодеяний, а также преступлений, чреватых сугубой опасностью для общества и государства.

Именно на эту тему Фандорин сосредоточенно размышлял уже четвертый день — с того момента, когда стало известно о покушении на жизнь председателя совета министров Столыпина. Вечером 1 сентября в Киеве некий молодой человек дважды в упор выстрелил в главного деятеля российской политической жизни.
В этом событии многое выглядело фантасмагорически. Во-первых, кровавая драма произошла не где-нибудь, а в театре, на глазах у многочисленной публики. Во-вторых, спектакль был превеселый — «Сказка о царе Салтане». В-третьих, в зале присутствовал не сказочный, а самый настоящий царь, которого убийца не тронул. В-четвертых, театр охранялся так, что никакой Гвидон туда не проник бы даже под видом комара. Зрителей пускали лишь по личным пропускам, выдаваемым Охранным отделением. В-пятых — самое фантастическое —
у террориста такой пропуск имелся, причем не поддельный, а настоящий. В-шестых, убийца сумел не только войти в театр, но и пронести огнестрельное оружие...
Судя по сведениям, доходившим до Эраста Петровича (а источники информации у него были точные), никаких ответов, способных разрешить эту загадку, арестованный пока не давал. Вот где пригодились бы новые способы допроса!
Пока умирал глава правительства (ранение, увы, было смертельным), пока неумелые следователи попусту тратили время, огромная империя, и без того отягощенная многочисленными проблемами, колыхалась и качалась — того и гляди, опрокинется, словно перегруженная телега, из которой на крутом повороте выпал возница. Слишком много значил для державы Петр Столыпин.
Отношение Фандорина к этому человеку, в течение пяти лет почти безраздельно управлявшему Россией, было сложным. Уважая в премьере мужество и решительность, Эраст Петрович многое в столыпинском курсе считал неправильным, даже опасным. Однако не вызывало сомнений, что гибель Столыпина наносит страшный удар по государству, грозит стране погружением в новый хаос. Сейчас очень многое зависело от скорости и эффективности расследования.
Можно было не сомневаться, что Фандорина привлекут к этой работе в качестве независимого эксперта. Такое неоднократно происходило и прежде, если следствие заходило в тупик в каком-нибудь чрезвычайном деле, а уж дела экстренней и важнее киевского покушения вообразить невозможно. Тем более что Эраст Петрович с председателем совета министров был знаком — несколько раз по его просьбе участвовал в головоломных или особенно деликатных расследованиях государственного значения.

Времена, когда Фандорин из-за ссоры с властями предержащими был вынужден на долгие годы оставить свою страну и родной город, остались в прошлом. Личный недоброжелатель Эраста Петровича, некогда самый могущественный человек Первопрестольной (вернее то немногое, что осталось от его августейшего тела) давно почивал в помпезном склепе, не слишком оплакиваемый горожанами. Ничто не мешало Фандорину проводить в Москве столько времени, сколько он пожелает. Ничто — кроме привычки к приключениям и новым впечатлениям.
Бывая в городе, Эраст Петрович жил в съемном флигеле по Малому Успенскому переулку, в обиходе называемому Сверчковым. Давным-давно, лет тому с двести, построил тут каменные палаты какой-то купец Сверчков. Не стало купца, у терема много раз поменялись владельцы, а уютное название осталось в цепкой московской памяти. Отдыхая от странствий или расследований, Фандорин жил здесь размеренно и тихо — запечным сверчком.
Жилище было удобное и для двоих вполне просторное: шесть комнат, ванная, водопровод, электричество, телефон — за 135 рублей в месяц вместе с углем для голландского отопления. Именно в этих стенах по большей части и выполнялась интеллектуально-спортивная программа, изобретенная отставным статским советником. Иногда он с удовольствием представлял, как, пресытившись путешествиями и приключениями, поселится в Сверчковом переулке постоянно, всецело отдавшись увлекательному процессу старения.
Когда-нибудь. Еще не сейчас. Нескоро. Вероятно, после семидесяти.
До пресыщенности Эрасту Петровичу пока было далеко. За пределами сверчковского запечья оставалось слишком много всяких фантастически интересных мест, происшествий и явлений. Некоторые были отделены тысячами километров, некоторые — веками.
Лет десять назад Фандорин всерьез увлекся подводным миром. Даже построил по собственному проекту субмарину, приписанную к далекому острову Аруба, и постоянно совершенствовал ее конструкцию. Это требовало нешуточных расходов, но после того, как при помощи подводной лодки удалось поднять с морского дна драгоценный груз, хобби не только окупило себя с лихвой, но освободило Эраста Петровича от необходимости получать гонорар за расследования и детективно-криминалистическое консультирование.
Теперь он мог браться лишь за самые интересные дела или за такие, от которых по той или иной причине было невозможно отказаться. В любом случае, статус человека, оказывающего благодеяние или услугу, гораздо приятнее положения наемного работника, пускай даже авторитетного.
В покое Фандорина оставляли редко и ненадолго. Виной тому была репутация, которой он достиг в профессиональных международных кругах за последние двадцать лет. Со времен злосчастной японской войны за помощью к независимому экперту часто обращалось и собственное государство. Бывало, что Эраст Петрович отказывался — его представления о добре и зле не всегда совпадали с правительственными. Например, он крайне неохотно брался за дела внутриполитические, если это только не было какое-нибудь особенно гнусное злодейство.
Вот история с покушением на премьера попахивала именно что гнусностью. Слишком много тут было необъяснимых странностей. По конфиденциально полученным сведениям, кое-кто в Петербурге придерживался того же мнения. Столичные друзья сообщили Фандорину по телефону, что вчера в Киев отправился министр юстиции, дабы лично возглавить следствие. Это означает, что Охранке и Департаменту полиции доверия нет. Не сегодня-завтра привлекут к расследованию и «независимого эксперта» Фандорина. А если не привлекут, значит, гниль в государственном аппарате распространилась до самого верха...

Как действовать, Эраст Петрович уже знал.
Насчет химического способа воздействия еще следовало подумать, но уж психологический и гипнотический методы к убийце применить вполне возможно. Надо полагать, их окажется достаточно. Террорист Богров должен открыть главное: чьим он был орудием, кто именно обеспечил его пропуском и пустил в театр с револьвером.
А еще недурно бы понудить к откровенности начальника киевского охранного отделения подполковника Кулябко и вице-директора департамента полиции статского советника Веригина, отвечавшего за меры безопасности. С этими в высшей степени подозрительными господами, учитывая их род занятий и общую нещепетильность, пожалуй, можно не чистоплюйничать. Гипнотизировать они себя вряд ли позволят, но посидеть бы с каждым тет-а-тет, в неофициальной обстановке, да капнуть секретного препарата подполковнику в его любимый коньяк, а трезвеннику Веригину в чай. И о загадочном пропуске расскажут, и о том, почему рядом с премьером в антракте не оказалось ни одного телохранителя. Это притом, что за Петром Аркадьевичем уж который год охотились и эсеры, и анархисты, и просто одиночки-тираноборцы ...

Мысль о том, что к покушению на главу правительства могут быть причастны органы, ответственные за охрану империи, приводила Фандорина в содрогание. Четвертый день он бродил по квартире сам не свой, то перебирая зеленые четки, то рисуя на бумаге какие-то одному ему понятные схемы. Курил сигары, все время требовал чаю, но почти ничего не ел.
Маса — слуга, друг, единственный на свете близкий человек — отлично знал, что, когда господин в таком состоянии, его лучше не трогать. Японец все время был неподалеку, но на глаза не лез, вел себя тише воды. Отменил два любовных свидания, за чаем в китайскую лавку гонял дворничиху. Узкие глаза восточного человека азартно поблескивали — Маса ждал интересных событий.
В прошлом году верному наперснику тоже сравнялось пятьдесят, и он отнесся к этапной дате с истинно японской серьезностью. Переменил свою жизнь еще более радикальным образом, чем господин.
Во-первых, согласно древней традиции, наголо обрился — в знак того, что внутренне переходит в монашеское состояние и, готовясь удалиться в мир иной, отрешается от всего суетного. Правда, Фандорин пока не замечал, чтобы Маса хоть как-то изменил свои селадонские привычки. Впрочем, правила японских монахов не предписывают плотского воздержания.
Во-вторых, Маса решил взять новое имя, чтобы уж совсем разорвать с собою прежним. Тут обнаружилась сложность: оказалось, что по законам Российской империи изменить свое прозвание можно лишь при крещении. Но японца препятствие не остановило. Он с удовольствием принял православие, повесил на грудь солидного размера крестик, начал истово креститься на все купола и даже на колокольный звон, что не мешало ему по-прежнему жечь благовония перед домашним буддийским алтарем. Согласно документам, звали его теперь не Масахиро, а Михаил Эрастович (по крестному отцу). Пришлось Фандорину поделиться с новоиспеченным рабом Божьим и своей фамилией — японец просил об этом как о самой великой награде, которой сюзерен может пожаловать преданного вассала за долгую и усердную службу.
Паспорт паспортом, но Эраст Петрович выговорил себе право называть слугу по-прежнему — Масой. И безжалостно пресек попытки крестника именовать господина «отоо-сан» (отец) и тем более «батюська».

Сидели, стало быть, Эраст Петрович с Михаилом Эрастовичем безвылазно четверо суток дома, нетерпеливо поглядывая на телефон в ожидании вызова. Лакированный ящик молчал. По пустякам Фандорина беспокоили редко, ибо мало кто знал его номер.
В понедельник 5 сентября, в три часа пополудни, наконец позвонили.
Трубку схватил Маса — он как раз надраивал аппарат бархатной тряпкой, будто хотел умилостивить капризное божество.
Фандорин вышел в другую комнату и встал у окна, внутренне готовясь к важному объяснению. «Потребовать максимальных полномочий и абсолютной свободы действий, сразу же, — думал он. — Иначе не соглашаться. Это раз...»
Из двери выглянул Маса. Его лицо было сосредоточено.
— Я не знаю, чьего звонка вы ждали все эти дни, господин, но полагаю, это он и есть. У дамы дрожит голос. Она говорит, дело очень срочное, те-редзу-би-тяй-ной вазьносчи. — Последние слова Маса произнес по-русски.
— Д-дама? — удивился Эраст Петрович.
— Сказара «Орига».
Отчества Маса считал излишней декорацией, плохо их запоминал и часто опускал.
Недоумение Фандорина разрешилось. Ольга... Ну разумеется. Этого следовало ожидать. В таком запутанном, чреватом непредсказуемыми осложнениями деле власть не хочет напрямую просить о помощи частное лицо. Уместнее действовать через семью. С Ольгой Борисовной Столыпиной, женой раненого премьер-министра, правнучкой великого Суворова, Фандорин был знаком. Женщина твердая, умная, такую не сломят никакие удары судьбы.
Она, конечно, знает, что очень скоро станет вдовой. Не исключено, что телефонирует по собственной инициативе, чувствуя, что официальное расследование ведется странно.
Глубоко вздохнув, Эраст Петрович взял трубку.
— Фандорин. С-слушаю.

Концепция правильного старения

01.03.2010

Автор: Светлана Зенкова
Источник: Книжное обозрение №6(#326)

...А люди в нем актеры. Непреложная банальная истина. Шекспир сказал, все подхватили. Будучи любителем театральных спектаклей, хотя непосредственного отношения к театру не имею, мне приятно было окунуться в атмосферу сцены, репетиций, реквизитов, артистов и зрителей. Акунин отлично описал мысли актеров, передал их жизненные терзания, игру «на публику». Читая детектив, начинаешь верить, что персонажи действительно «оживают» в облике актеров. А если в этом театре играют еще и самоотверженные, безумно талантливые актеры, для которых сцена – единственное настоящее, что происходит с ними в жизни, то грани стираются и происходит нечто невообразимое... Как всегда, в акунинском стиле, основной акцент был сделан на антураж. На этот раз – культурная жизнь Москвы начала XX века. Череда убийств в театре, в числе жертв которых сам Столыпин, начало века кинематографа, «стары» и «фэны» театра, продвинутый театр с режиссеромноватором, любителем громких скандалов и сенсаций. Ну и, конечно же, убийца, который всю жизнь мечтал играть заглавные роли. Маленький человек возжелал стать большим художником и ради утоления этого ненасытного голода был готов принести в жертву что угодно и кого угодно, включая самого себя. Постоянно получавший роли второго плана и бредивший театром, он тщательнейшим образом продумывал мельчайшие детали убийств, для более эффектного и красивого последнего мига жизни жертвы... И только настоящий ценитель искусства и профессионал сыска смог бы понять тонкую натуру чувственной актерской души, распутать этот кровавый клубок преступлений, творившихся на театральных подмостках. Жил бы себе, да жил господин Фандорин, действительный статский советник, и радовался жизни в удобном съемном жилище. Иногда брался бы лишь за самые интересные дела, дабы не потерять сноровки на своем детективно-криминалистическом поприще. Но репутация независимого эксперта, которой он достиг в профессиональных кругах за последние двадцать лет, оставляла Фандорина в покое редко и ненадолго. На этот раз он предстает перед нами во всей своей красе мужчины, переступившего пятидесятилетний рубеж. Будучи неординарной личностью, обладая богатым внутренним миром, он миновал этот самый рубеж на полных парусах, в отличной физической форме, чему могут позавидовать видавшие виды спортсмены. «С каждым годом он становился все крепче физически от увлечения фехтованием, жонглированием (вроде ерунда, но оттачивает синхронизацию движений и мелкую моторику) и канатоходством – отличным средством для укрепления физического и нервного равновесия». На интеллектуальном поприще он овладел химией, изучил несколько языков и пристрастился к доселе неизведанной науке – криминалистике. Его аксиома – «Если человека, обладающего нужной информацией, но не желающего с ней расставаться, сначала правильно типизировать и подготовить, потом ослабить его волю к сопротивлению при помощи определенных препаратов, а затем подвергнуть сеансу гипноза, откровенность будет абсолютной». И все бы ничего, но тут наш герой влюбился... Влюбился в женщину, которая «словно находится в постоянном предвкушении счастья – смотрит, будто спрашивает: “Вы тот, кого я жду? Вы и есть мое счастье?”». Начало получилось достаточно интригующим, но вот детективный сюжет, как бы это сказать помягче, немного подкачал. Влюбленный герой, как мне кажется, сильно поглупел, потерял голову и разучился не только дедуктировать, но и думать. Более того, внезапные вспышки ревности, неумение справляться со своими чувствами заставляли его топтаться на одном месте. Было такое ощущение, что автор специально издевается над таким сильным и харизматичным персонажем, как Фандорин. Потому что тот и в любви не преуспевал, и постоянно пребывал в мальчишеских метаниях и сомнениях. И вид у него был абсолютно жалкий и депрессивный, да и дело свое совсем забросил, вел следствие спустя рукава, хотя мог бы раскрутить все преступления на раздва-три. В итоге он лишь случайно оказался героем, в последний момент остановив злодея. Зато драматург из него получился замечательный, и спектакли по его сценарию прошли с аншлагом. Воистину, чего человек не сделает ради любви! Ведь чтобы доказать женщине свою любовь, надо совершать подвиги и дарить то, что доставит ей наибольшую радость. А что можно подарить актрисе как не новую пьесу, со специально написанной для нее главной ролью? Казалось, что после стольких лет сердечного окаменения и неудач в личной жизни любовный сюжет главного героя мог бы получиться очень сильным... А в итоге получилось несколько невыразительно и немного вяло. Жаль, что облик Фандорина и как профессионала своего дела тоже получился немного блеклым и затененным другими персонажами. Ну не заслуживает этого статский советник!!! А вот что особо запомнилось и хочется отметить, так это лирическое отступление, которое у Акунина, как всегда, на высоте. Вот, например, несколько удачных моментов и мыслей Эраста Петровича в его борьбе с приближающейся старостью. Мысли очень глубокие и подают пример жизнестойкости всем, кто в этом нуждается. Не желая дряхлеть и становиться немощным, он выработал для себя концепцию «правильного старения». Разве пуста мысль, что «старение должно быть выгодной торговой операцией, натуральным обменом физической и умственной крепости на духовную, внешней красоты – на внутреннюю»? Или вот один из тезисов, с которым соглашусь полностью – «Все зависит от сорта твоего вина. Если оно дешевое, то от возраста скиснет. Если благородное, станет только лучше. Отсюда вывод: чем человек делается старше, тем качественнее он обязан становиться»...

Акунин Б. Весь мир театр

08.04.2010

Автор: Зоя Друговейко
Источник: У Книжной полки №1

Что ни говори криминальный жанр нынче самый популярный. Современного читателя-зрителя так и тянет пощекотать нервы таинственными преступлениями, загадочными убийствами, виртуозными расследованиями, чтобы в конце книги-фильма всё распуталось, убийца был найден, порок наказан и справедливость восторжествовала. Так что не будем ханжески бороться с этой страстью. Лучше попробуем противопоставить мутной лавине низкопробной литературы этого рода доброкачественный детектив. Почти каждый роман грамотного и редкостно умелого стилиста Бориса Акунина можно отнести к образцу жанра. Его последняя книга — не исключение. 1911 год, Москва. Харизматичный Эраст Петрович Фандорин снова с нами! Гению сыска и любимцу фортуны перевалило за пятьдесят, он сравнялся возрастом со своим создателем (Григорий Чхартишвили родился в 1956). Так понятны по этому строптивые размышления героя о сопротивлении старости. В 54  жизнь только начинается! Старение должно быть выгодной торговой операцией, натуральным обменом физической и умственной крепости на духовную, внешней красоты — на внутреннюю. Но Эрасту Петровичу пока не занимать и физической крепости, и внешней красоты. Ко всему прочему, холодного, трезвого и ироничного Фандорина настигла любовь. Да к кому  — к актрисе! Вот он, Акунин-Чхартишвили, демиург этого мира-театра, изображен на фронтисписе в модерновой виньетке: сидит в будке суфлера, перед ним текст пьесы, а рядом веер и сямисен — японская трехструнная лютня. Намек понятен — японист по образованию, Чхартишвили решил тряхнуть стариной. Нетерпеливый читатель, заглянувший в конец книги, увидит там приложение — пьесу Э.Ф. «Две кометы в беззаветном небе» — с песнями, танцами, трюками, фехтовальными сценами и митюки. Да-да, Эраст Фандорин написал пьесу для классического японского театра! Чего не сделаешь, чтобы обратить на себя внимание возлюбленной! А в театре «Ноев ковчег», где играет его звезда (её зовут-то по-звездному — Элиза Альтаирская-Луантэн), такие дела! То приме принесут в корзине с цветами змею, то отравят красавца-премьера, молоденький юнкер — поклонник звезды будет найден с перерезанным животом, а богач-меценат, спонсирующий «Ковчег», ни с того ни с сего, покончит с собой. Кто стоит за этими чудовищными преступлениями? Это прообраз злодея нового типа. Они не удовольствуются одним театромв качестве модели бытия; они захотят весь мир превратить в гигантскую сену, ставить на ней пьесы своего сочинения, отвести человечеству роль послушной массовки, а коли спектакль провалится — погибнуть вместе с вселенским Театром… Надежда лишь на то, что найдутся люди, которые их вовремя остановят. Эраст Фандорин, например. Но что ты будешь делать — и он не всесилен, и он человек, и ему не чуждо ничто человеческое! Как удалось сыщику одолеть-маньяка, как смог он выбраться из лабиринта театральных декораций и страстей, чем закончился бенефис «Ноева ковчега» — читайте в новом бестселлере Акунина!

Эраст Фандорин вновь вышел на сцену

11.01.2010

Автор: Анна Наринская
Источник: Коммерсантъ

Премьера литература Перед новогодними праздниками в книжных магазинах появился роман Бориса Акунина "Весь мир театр". Только первый тираж этой книги (по словам автора — предпоследней в фандоринской саге) составил полмиллиона экземпляров. АННА НАРИНСКАЯ вместе со всей страной ознакомилась с новыми приключениями Эраста Петровича. Фандорину уже 55. И это не просто биографическая подробность. Тема старения, вернее, победы над ним в этом романе обсуждается всесторонне. "В часто цитируемой пушкинской строфе "Летят за днями дни, и каждый день уносит частицу бытия" содержится смысловая ошибка,— размышляет достигший возраста элегантности Фандорин.— Стихотворение следует читать: "Летят за днями дни, и каждый день приносит частицу бытия"". Бытие Эраста Петровича с годами становится как раз все более полноценным — не только в духовном, но и в физическом смысле. И такое, как выясняется, доступно каждому: "если человек живет правильно, течение времени делает его не беднее, а богаче". Так что уже в этом смысле "Весь мир театр" — произведение весьма утешительное. Хотя утешительность, надо признать, свойственна проекту "Борис Акунин" в целом. Появившись незадолго до прошлого кризиса, то есть на излете того самого времени, которое сейчас принято вспоминать со смешанными чувствами сильной ностальгии и легкого отвращения, романы, подписанные Б. Акуниным, предлагали не слащавый, без надрыва по "ушедшей Руси", но стабильно привлекательный образ не такой даже давней России. С настоящей жизнью, настоящей политикой и преступлениями, тоже настоящими, потому что их нужно и можно раскрыть, пусть и для этого и требуется такой супермен, как Фандорин. Эти тексты доставили нам столько мгновений удовлетворенности и уюта, и к тому же автор всегда так обаятельно и настойчиво отгораживал свой "проект" от "большой литературы", что всяческие придирки отдают черной неблагодарностью: так что тем, кто досадует, что в новом романе автору даже не удается скрыть, насколько ему надоел его герой (это на сегодня один из самых распространенных упреков), хочется ответить, что оно и неудивительно — на двенадцатом-то тексте только эраст-фандоринского цикла, не говоря уж о прочих. А кроме того, ситуация с персонажем, надоевшим автору, сама по себе вполне традиционная (вспомнить хотя бы классический пример с Шерлоком Холмсом и Конан Дойлем), так что в некотором смысле тоже утешительная. Правда, автору, как представляется, надоел скорее не сам герой, а именно что писать про него. Борису Акунину безразлична не судьба героя, а то, какими словами о ней рассказано (в итоге несчастному Фандорину приходится оформлять свои раздумья о любви такими словами: "Любить означает желать любимому счастья. Без великодушия цена любви — медный грош"), и не исход интриги для Эраста Петровича лично, а сама интрига (так что не догадаться о том, кто таков таинственный убийца, просто невозможно — автор практически сдает его при первом же появлении). Фандорин же в романе "Весь мир театр" не только украшается возрастом и всяческими новыми умениями вроде хождения по канату и управления мотоциклом, но и упражняет душу любовными переживаниями, пробует себя на драматургическом поприще, а также пылко рассуждает на животрепещущие для нас, сегодняшних, темы. "Интеллигент — существо для России вредное, даже губительное,— объясняет Фандорин трепетно внимающей ему даме.— Интеллигент умеет достойно переносить невзгоды, умеет сохранять благородство при поражении. Но он совершенно не умеет побеждать в борьбе с хамом и мерзавцем, которые у нас так многочисленны и сильны. До тех пор покуда интеллигенция не научится драться за свои идеалы, ничего путного в России не будет!" То, что, высказав эти мысли, Фандорин падает в объятья очарованной дамы, хоть и добавляет ситуации мягкого иронического флера, но не делает этот пассаж менее нравоучительным, даже менторским. Но отказать Эрасту Петровичу, долгие годы неутомимо и неназойливо нас развлекавшему, в возможности немного попроповедывать — это по отношению к нему была бы просто сущая неблагодарность. По отношению к Борису Акунину, впрочем, тоже.   http://www.kommersant.ru/doc-y.aspx?DocsID=1301687  

"Весь мир театр", Борис Акунин

07.01.2010

Автор: Алексей Номад
Источник: Интернет-газета Newslab.ru

Разменявшему шестой десяток г-ну Фандорину не оставалось ничего, кроме как «правильно стареть»: с позитивистским настроем, опорой на восточную мудрость и составленным до конца жизни графиком будущих достижений.   Но планам великого рационализатора не суждено было осуществиться — как всегда в случаях с сединой («седыми висками», да) и бесом. Угораздило его влюбиться в актрису одного ультрамодного и коммерчески успешного театра «Ноев Ковчег», с кармическим для Эраста Петровича именем Лиза. Где-то неподалеку умирает от смертельных и не расследованных ран премьер-министр Столыпин, но Фандорина больше занимает, кто же из лицедейского сословия портит жизнь его возлюбленной? «Никогда еще Эраст Петрович не находился в столь паршивой интеллектуальной форме. Цветы с гадюками, кубки с отравой, окровавленные бритвы, хрупкие единицы перемешивались в его мозгу, кружась абсурдными хороводами».   К двенадцатой книге «Приключения Эраста Фандорина» приобрели иммунитет к любым сопутствующим текстам. В отличие от других ветвей проекта «Борис Акунин», представления или отповеди книжке «Весь мир театр» если и нужны, то точно в декоративных целях. При всенародной любви к циклу книга все равно разлетится на ура, с этим ничего не поделаешь. Единственное, что вызывает опасения, не окажется ли она халтурой на откуп рынка, как сдвоенные «Любовник смерти» и «Любовница смерти». Что ж, по этому вопросу можно быть покойным — не окажется. Добротный детектив с «убийцей дворецким», с преследованиями, любовью, восточной экзотикой, организованной преступностью и занятными ретро-штуковинами вроде бинокля-фотоаппарата. Герой-победитель Фандорин распутывает интриги и лихо разит врагов.   Второе дно Фандорина тоже вполне наполнено. Живой и выпуклый образ связывает в одно стилистические упражнения и бесконечные аллюзии, кунштюки про наше зудящее сегодня и царскую Россию, игры с классикой детективного жанра и эксплуатейшн золотого века русской литературы. В общем, Акунин по-прежнему пересекает рвы и засыпает границы между «массовым» и «элитарным». Причем на этот раз он  не поскупился и для высоколобой аудитории, начавшей было скучать от сколь угодно виртуозных, но надоевших своим технологическим однообразием конструкций.   «Весь мир театр» делает весьма изящный поворот к саморазоблачению и самоиронии. Театральная жизнь прекрасно сплетается с самой природой прозы Бориса Акунина. Его неуемная склонность к выведению функциональных типажей вместо живых персонажей, оказывается, одной природы с актерами и их амплуа. Обговоренные на уровне сюжета сценические условности предохраняют костюмированный акунинский маскарад «царская Россия» от излишков и пошлости. «Актеры действительно уверены, что вся жизнь — это большая сцена, а сцена — это и есть вся жизнь. Мнимость становится здесь непреложной реальностью, маска неотделима от лица, притворство является естественной нормой поведения». В общем, очередной прекрасный аттракцион для всех возрастов от гуру российской беллетристики.   http://www.newslab.ru/review/300066  

Весь мир театр

29.12.2009

Автор: Нина Иванова
Источник: Time Out Москва

Книга начинается с подведения черты: Фандорину 55, и он вспоминает свое 50-летие. Он придумал, как постареть, чтобы это не портило качества жизни. Просто нужно сделать так, чтобы каждый следующий год не уносил что-то с собой, а наоборот приносил. А потому за минувшее с круглой даты время он успел освоить несколько языков, восполнить пробелы в философии, выучиться джигитовке, ходьбе по канату и разработать новые приемы ведения допроса.   После покушения на государя и фактически убийства Столыпина он ждет, что его привлекут на помощь в поиске преступника, но вместо этого вдова Чехова Ольга Книппер втягивает его в расследование какого-то странного дела, связанного со страхами театральной примы Элизы с непроизносимо вычурной фамилией. Дело в том, что все мужчины вокруг нее, кто осмеливался оказывать ей знаки внимания, мрут как мухи. Актриса в истерике. В довершение всего кто-то выносит ей на сцену после спектакля корзину цветов, в которых спрятана гадюка.   Эраст Петрович поначалу применяет свой знаменитый дедуктивный метод, но потом холодность рассудка ему, увы, изменяет — он в третий раз в своей жизни влюбляется без памяти. Теперь уже в приму театра «Ноев ковчег». То есть расследование он, конечно, ведет, но оно маячит где-то на периферии, формально делая роман детективом. На первом же плане мальчишеские терзания и ревность Фандорина к каждому мужчине, который по роли или так оказывается поблизости от его Элизы. Преступника он, в результате, конечно, найдет, но какая разница, кто это. Читателя будет больше заботить мысль — сложится у Эраста Петровича с женщиной на сей раз или отношения снова окажутся мимолетными. 

Борис Акунин скучает в театре

24.12.2009

Автор: Лиза Новикова
Источник: Новые новости. infox.ru

В новом романе Бориса Акунина «Весь мир театр» его вечный персонаж Эраст Фандорин влюбляется и сам выступает сочинителем. В фандоринскую пьесу и переносится рефлексия на театральную тему. Акунин в итоге приходит к заключению, что любовь мешает детективному расследованию не потому, что такая сильная, а потому, что ее тоже приходится проверять на искренность.   Роман «Весь мир театр» вышел после вызова, брошенного «империи Б. Акунина» Виктором Пелевиным. Хронологически Акунин еще не мог ответить своему оппоненту, который в последнем романе спародировал его художественный метод и сделал из его героев каких-то гуттаперчевых попрыгунчиков. «Большую гниду» нам не дадут, но бабки отобьем» — примерно так рассуждал у Пелевина некий мастер ретродетективов. Новый роман Бориса Акунина вряд ли будет претендовать на мейнстримные литературные премии, скорее всего, «отобьет бабки», но что самое интересное, ответ на иронические обвинения там тоже уже содержится.   На этот раз Эраст Фандорин добрые три сотни страниц ведет себя совсем нетипично. Вместо того чтобы расследовать дело о загадочных происшествиях в столичном театре «Ноев ковчег», он углубляется в размышления о значении имени Елизавета в собственной судьбе. Напомним, что в первом романе у него погибла невеста Лиза, а тут он встречает еще одну Элизу, исполнительницу заглавной роли в спектакле «Бедная Лиза». Когда вокруг этой женщины-эпонима начинают штабелями валиться трупы, влюбленный Эраст только запирается дома, не бреется и пишет пьесы об относительности понятий «любви и героизма». Черную бороду и ловкую стилизацию «Две кометы в беззвездном небе» герой и предъявляет в качестве доказательства того, что он сохранил еще в свои 55 лет (столько ему исполняется в 1911 году) живую душу.   По случаю юбилея героя автор тоже позволяет себе немного расслабленное погружение в атмосферу театра: бенефисы, бутафория, контрамарки, соперничество между актерами. Однако именно атмосферы театра Серебряного века не то чтобы не получилось, наверное, она не была предусмотрена 500−тысячным тиражом романа. Так что в режиссере новаторской труппы видишь не Мейерхольда, а скорее уж Кирилла Серебренникова. Да и все прочие ассоциации из времен более поздних. Когда Фандорин, на время пробудившись от любовного сна, разбирается со всесильным мафиозо, держащим в руках «все дозволенные и недозволенные развлечения Первопрестольной», он выглядит эдаким комиссаром Каттани.    Художник книги Игорь Сакуров, наверняка не без ведома автора, придал многим героям портретное сходство с нашими современниками. Когда роману не хватает той интертекстуальной подкладки, что была в «Нефритовых четках», предыдущей книге из фандоринского цикла, приходится довольствоваться более доступными телезрителям и читателям новостей аналогиями. Так, меценат Шустов, у которого, в отличие от других «квелых» российских бизнесменов, есть «энержик», — на иллюстрации похож на Романа Абрамовича. Дальше еще шустрее: актриса Регинина — вылитая Фрейндлих, Клубникина — Догилева, Дурова — Германова, Простаков похож на Евгения Леонова, а знакомый по «Любовнику смерти» Сенька — на Сергея Есенина. Странно только, что Элиза Луантэн не похожа на Алису Коонен.    Наверное, если бы Фандорина, как он и мечтал первые два десятка страниц, пригласили расследовать убийство Столыпина, параллели с сегодняшним политическим «театром» вышли бы авантажнее. А то внезапно возникший в этом абстрактно-театральном повествовании эпизод с заминированным залом вызывает оторопь. Возможно, еще интереснее было бы, если бы Борис Акунин воплотил один из своих первоначальных замыслов и написал о Бухарском ханстве начала ХХ века. Но, как известно, поездка писателя в Узбекистан сорвалась. Видимо, поэтому он и отправился скучать в театр, а главного героя вставной японской пьесы назвал Нитонисе. 

Не халтура

18.01.2010

Автор: Лев Данилкин
Источник: Афиша

1911 год. Фандорину под шестьдесят, но его арсенал по-прежнему состоит вовсе не только из пенсионного удостоверения; он не сомневается, что его позовут расследовать странное убийство Столыпина… Но его не зовут, и пока кто-то помоложе спасает отечество в опасности, сам он втягивается в распутывание крайне приватных интриг в модной московской труппе. Неизбежно возникающий вопрос — к автору: с какой стати Фандорина вдруг сослали в театральный детектив? Почему бы в самом деле не дать ему расследовать убийство Столы­пина? На самом деле поместить героя именно в театральную среду — это умный ход: к двенадцатому сиквелу Фандорин заживо мумифицировался, сделавшись, по сути, чистой функцией, работающей по общеизвестным правилам, — и чтобы сломать инерцию ожиданий, поменять коды, требовалось поместить его в пространство, где все еще более условно, чем в акунинских романах: ну да, в театр, причем желательно такой, где все актеры нарочно привязаны к своим амплуа. На этом предельно неестественном фоне комиксный Фандорин вдруг оживает и выглядит не совсем уж куклой, не совсем уж «фандориным» — и, нравится это кому-то или нет, выходит из образа. Разумеется, не до такой степени, чтобы клиенты побежали возвращать деньги — но чтобы вызвать маленький приступ умиления, вполне достаточно: Фандорин влюбляется — ах, ах — в очень неподходящую женщину, сочиняет — ах, ах — пьесу, ссорится — ах, ах — с другом Масой и даже — ого-го — отпускает шпильку в адрес известно кого («Нет, это не настоящее приключение, — разочарованно думал он. — Это какие-то записки сыщика Путилина»); все очень по-человечески. Вообще, «Весь мир театр» больше похож на экспромт, чем на реализацию давно обдуманного плана-проекта: был герой, чьи пружины слишком уж скрипели и в котором давно пора было поменять масло, был собственный опыт взросления-старения, который можно было спроецировать на героя, — отсюда и интрига с артистками. Это далеко не идеальный детектив (подозрительные движения главного ­злодея пеленгуются на ранней стадии) и вообще не лучший роман в серии («Коронация», возможно, так и останется непревзойденной), однако это не халтура, как большинство текстов, написанных в последние лет семь беллетристом. Не слишком много шуток и не слишком много дидактики (две главные беды этого автора: менторский тон и самощекотание). Правда смешная сцена, когда Станиславский и Немирович-Данченко приходят на премьеру фандоринской пьесы. Живые — по крайней мере по сравнению с фандоринской пьесой — диалоги. Красивая финальная сцена… на этом, пожалуй, запас теплых слов в адрес романа и автора исчерпан; ну да разве мало этого для массмаркетового самурая, который сам же всегда отстаивал идею о том, что для него главное — не «литература», а приемлемое соотношение цены и качества? 

Борис Акунин отправил Фандорина на заслуженный отдых?

17.01.2010

Автор: Юрий Данилов
Источник: Страницы Воронежской Культуры

Ни в одном из 13 романов об Эрасте Фандорине автор не делал столь щедрых подарков интеллектуальному читателю. То, что Акунин - непревзойденный мастер стилизации, известно давно. И на этот раз писатель в качестве подарка преподносит читателю приложение – пьесу «из японской жизни» «Две кометы в беззвездном небе», якобы сочиненную Эрастом Фандориным. А, кроме того, Акунин щедро наполняет свой роман иронией и самоиронией. Материи эти столь тонкие, что не всегда заметны, хоть и пронизывают повествование от первой до последней строчки, придавая ему изящество и глубину. 1911-й – один из последних счастливых годов Российской империи перед тем, как она погрузится в пучину войн и революций. Фандорину - 55. Он не у дел. Убийство премьера Столыпина – последний шанс быть востребованным, послужить отечеству. Кому, как не Фандорину раскрыть это преступление, имевшее для России столь катастрофические последствия? Но - не позвали. Эраст Петрович и эпоха незаметно разошлись, как в море корабли. В чести теперь другие люди – умеющие угодить и выгодно доложить начальству. Фандорин – благородный муж - не из их числа. Приходится убеждать себя, что жизнь – это прибавление, что старое вино с годами только ценнее. Есть что-то трогательное в его попытках обмануть время, отсрочить старость с присущими ей болезнями, немощью, угасанием ума. Отметив 50-летие, Эраст Петрович начинает лепить из себя супермена. Погружается на дно морей и океанов, изучает языки, жонглирует и совершенствуется в фехтовании, разъезжает на мотоцикле, ставит химические опыты. Собирается изучить китайский и арабский, научиться ходить по канату. Но тут раздается звонок, знаменующий начало крутого поворота в его судьбе. Поскольку весь мир - театр, и люди в нем актеры, звонит не кто-нибудь, а Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. И Фандорин с неохотой берется за дело, которое начинается с опереточного эпизода со змеей, подложенной в корзину с цветами, а заканчивается… Заканчивается, скажем так, неоднозначно. Нет, злодей, разумеется, разоблачен. Но – не столько усилиями Эраста Петровича, сколько логикой развития событий. А что же Фандорин? Он влюблен! Влюблен в ведущую актрису модного театра «Ноев ковчег», для которой нет труднее задачи, чем отделить театр от жизни, прием, игру – от искреннего выражения чувств. Нить расследования ускользает от Эраста Петровича, он идет по ложному следу, делает ошибки… Жанр классического детектива размывается под напором аллюзий, забавных анахронизмов (вроде камеры, спрятанной в пуговице), скрытых цитат, мудрых сентенций. Чего стоит описание творческого метода и приемов «нового театра» режиссера-реформатора Ноя Ноевича Штерна. Тут и неожиданно оживающая на сцене фигура, которую зрители до самого конца принимали за статую, и использование кино в театральной постановке. А какая деловая хватка, какая любовь деньгам, какое умелое использование сплетен и сенсаций для подогрева интереса публики! А неискоренимые спекулянты-перекупщики, а круговая порука в коррумпированной правоохранительной системе? Неужели это 1911 год? Да и мастерски выполненные иллюстрации Игоря Сакурова игриво перекликаются с днем сегодняшним. Вглядевшись в лица актеров театра «Ноев ковчег», нетрудно заметить их сходство с современными прототипами. А человек с раскрытой книгой в суфлерской будке имеет несомненное портретное сходство с Григорием Чхартишвили. Романом «Весь мир театр» Борис Акунин недвусмысленно отсылает нас к началу цикла (к примеру, имя героини – Элиза, а погибшую невесту Эраста в романе «Азазель» звали Лизой). Вероятно, мы не увидим стареющего Фандорина в последующих романах (если, конечно, они когда-нибудь будут написаны). Разве что, автор найдет способ (и веский повод) вклиниться в хронологический ряд «фандорианы» с каким-нибудь ретро-повествованием о молодых годах своего героя.

Досуг и польза

25.03.2010

Автор: Георгий Портнов
Источник: Волжская коммуна

Вопреки обещаниям автора убить героя, Эраст Фандорин вернулся. 52-летний герой «мудро стареет»: изучает испанский с итальянским, осваивает джигитовку, восточную борьбу. А на досуге раскрывает преступления. Кстати, одно происходит в столичном театре. Что у нас там в два часа дня в перерыве между фехтованием и литературными упражнениями? День Фандорина расписан по минутам, а тут еще убийство, как снег на голову, свалилось. Впрочем, Эраст Петрович найдет виновного на подмостках и за кулисами, встретит новую любовь и даже... напишет пьесу «Две кометы в беззвездном небе» с восточным колоритом. Сюжетные линии замкнутся на первом романе «Азазель». Всем бы такую плодотворную старость. Кстати, эту книгу Акунина тоже экранизируют: теперь уже в Голливуде.  А для тех, кто давно не брал в руки детективов про Фандорина, приятным сюрпризом станут яркие иллюстрации Игоря Сакурова.

Акунин Б. "Весь мир театр"

00.00.0000

Автор: 
Источник: Книжное обозрение №3(2273)

Долго ждали читатели нового романа из «фандоринской» серии. Действие книги Бориса Акунина «Весь мир театр» происходит в 1911 году. Эраст Фандорин расследует преступления, совершенные в одном из московских театров. Эрасту Петровичу уже около пятидесяти лет, но он по-прежнему бодр как духом, так и телом — сказывается японская подготовка.

Борис Акунин "Весь мир театр"

03.08.2010

Автор: Майя Кучерская
Источник: Psihologies №52

Из романа в роман Акунин развлекает себя и нас, помещая героя в самые разные интерьеры. Здесь моделью вселенной становится театр. История начинается с убийства Столыпина в театре. Но вскоре вместо политического театра в центр выдвигается драмтеатр «Ноев ковчег», с примой которого, Элизой Альтаирской-Луантэн, связана череда убийств. Чтобы распутать их, а заодно завоевать сердце пленившей его актрисы, 55-летний Фандорин пишет для нее пьесу. Элиза влюбляется в обаятельного сыщика, преступления оказываются раскрыты, и — что самое удивительное — в этой серии возлюбленная Эраста Петровича остается в живых.