Содержание

Сигумо 5
Table-talk 1882 года 35
Из жизни щепок 53
Нефритовые четки 112
Скарпея Баскаковых 148
Одна десятая процента 200
Чаепитие в Бристоле 220
Долина мечты 260
Перед концом света 446
Узница башни, или Краткий, но прекрасный путь
трех мудрых 594

Сигумо

На похоронах человека, который собирался стать буддой, публики было до неприличного мало. Из компатриотов один вице-консул Фандорин, бывший сослуживец покойного. Эраст Петрович стоял над узкой могилой, куда послушник только что опустил небольшой ящик с костями и пеплом, и слушал монотонный напев бонзы, теребя в руках шелковый цилиндр с крепом. Все японцы были в белом, и коллежский асессор в своем траурном сюртуке выделялся, будто ворон среди голубиной стаи.
Но и японцев на монастырское кладбище пришла всего горстка — слухи о страшной смерти затворника Мэйтана перепугали всю туземную Иокогаму. В последний путь прах отшельника провожали лишь настоятель с послушником, вдова с маленькой дочкой и еще двое, державшиеся поодаль — на них Фандорин старался особенно не смотреть.
Европейский Сеттльмент, население которого, согласно заметке в «Джапан газетт» от 15 августа 1881 года, только что перевалило за десять тысяч, в языческие бредни не верил и проигнорировал похороны по иной причине. Консул Вебер сказал своему помощнику: «Эраст, дело, конечно, твое. Считаешь необходимым — иди, но, пожалуйста, никаких надгробных речей. Не забывай, этот субъект изменил своей вере, своему отечеству и всей белой расе».
Так оно в общем-то и было. Человек, в последние годы жизни называвший себя Мэйтаном, добровольно отказался от чина, дворянства, российского подданства, православной религии, даже от собственного имени. Взял фамилию японской жены, вместо пиджака и брюк стал носить кимоно, а позднее облачился в рясу буддийского монаха и прекратил все сношения с соотечественниками, даже с Фандориным, с которым прежде приятельствовал. За три года они не виделись ни разу. Эраст Петрович знал причину этой непреклонности и, в отличие от консула Вебера, относился к ней с пониманием и состра- данием.
Причина присутствовала здесь же, в могильном дворе Храма Преумножения Добродетели, где ренегат провел последний период своей жизни. Маленькая девочка, запоздалый ребенок бывшего российского подданного и его японской жены, сидела рядом с матерью в плетеной коляске и сонно клевала носиком, убаюканная пением сутр. В таком возрасте дети уже вовсю ходят и даже бегают, но этот ребенок родился на свет с безжизненными, парализованными ногами. Тогда-то несчастный отец и удалился в монастырь секты Сингон. Взял имя Мэйтан, что означает Взыскующий Просветления, и вознамерился при жизни стать буддой.
Вдова усопшего, Сатоко, стояла возле коляски с совершенно неподвижным лицом. Ее глаза были сухими, ибо публичное проявление скорби расстроило бы окружающих.
Здесь вообще никто не проявлял эмоций.
Настоятель Согэн, как и подобает буддийскому священнику, всем своим видом показывал, что смерть — событие отрадное и в некотором смысле даже праздничное. Что ж, такая у преподобного была работа.
Плюгавенький служка шмыгал носом и поглядывал в могилу с нескрываемой опаской, не отходя от настоятеля ни на шаг, но никакой скорби его бледная, слегка приплюснутая физиономия не выражала.
Когда же Фандорин, улучив момент, повнимательнее рассмотрел парочку, что держалась поодаль, ему показалось, что женщина улыбается. Нет, то была не улыбка — скорее оскал жадного, нетерпеливого любопытства.
Впрочем, это существо, один взгляд на которое вызывал содрогание, назвать женщиной можно было только с большой натяжкой.
На спине у здоровенного слуги, в заплечном мешке, отдаленно напоминающем альпинистский рюкзак, сидело диковинное создание: красивая женская голова с замысловатой, тщательно уложенной прической симада-магэ на крошечном тельце четырехлетнего ребенка. Уродка внимательно следила за церемонией, быстро поводя вправо-влево точеным подбородком. Крошечная ручка возбужденно постукивала веером по бритой макушке слуги.
Фандорин встретился взглядом с блестящими глазами пигалицы и, смутившись, отвернулся. Присутствие этой несчастной придавало и без того печальной церемонии какую-то особую макаберность.
Больше на кладбище никого не было — так, во всяком случае, считал Фандорин до тех пор, пока его внимание не привлек неприятный звук: будто кто-то смачно, что называется, от души харкнул.
Вице-консул оглянулся и увидел за невысокой бамбуковой оградой, отделявшей буддистское кладбище от соседнего христианского, человека в брезентовой куртке и полосатой матросской рубахе. Он стоял, опершись на перекладину и наблюдал за похоронами с явной враждебностью. Красная, поросшая пегой щетиной рожа дергалась злобным тиком. Одна нога зрителя была обута в стоптанный сапог, вторая, деревянная, свирепо постукивала по земле.
Какой-то конгресс инвалидов, подумалось Фандорину, и он поморщился — устыдился собственного жестокосердия.
Тут одноногий совершил поступок, заставивший вице-консула и вовсе покраснеть от стыда — уже не за себя, а за всю европейскую расу. Несимпатичный гайдзин (так в Японии называли иностранцев) плюнул через ограду коричневой табачной слюной, хрипло загоготал и выкрикнул по-английски:
— Мартышкины похороны! Всех бы вас закопать, макаки чертовы!
Преподобный Согэн покосился на нарушителя чинности, но молитвы не прервал. Вдова же дернулась, как от удара, и ее бледное лицо сделалось еще белей. Фандорин знал, что Сатоко понимает по-английски, а стало быть, отвратительную выходку нельзя было оставлять без последствий.
Эраст Петрович почтительно отступил на несколько шагов, потом, стараясь привлекать к себе поменьше внимания, развернулся и быстро направился к невеже.
— Вон отсюда, — сказал он тихим, звенящим от ярости голосом. — Иначе...
— Кто ты такой, япошкин прихвостень? — уставился на него инвалид бесстрашными выцветшими глазами. — Не тявкай на старину Сильвестера, не то он попортит твою смазливую мордашку.
В здоровенной ручище что-то щелкнуло, из кулака выскочило лезвие испанского ножа.
— Я вице-консул Российской империи Фандорин, — назвался Эраст Петрович. — А вы к-кто?
— Я вице-консул Господа нашего на этом кладбище. Понял ты, заика несчастный? — в тон ему ответил Сильвестер, еще раз сплюнул и заковылял прочь, в сторону каменных надгробий, увенчанных крестами.
Кладбищенский смотритель или сторож, догадался Фандорин и пообещал себе, что после похорон непременно наведается к приходскому священнику — пусть сделает грубияну внушение.
Когда коллежский асессор вернулся к могиле, церемония уже закончилась. Настоятель пригласил всех к себе, выпить в память об усопшем.

— Вот желание Мэйтана и осуществилось, — благодушно промурлыкал преподобный, когда послушник наполнил чарки подогретым сакэ, которое в монастыре называли хання, то есть «ведьмин кипяток». — Он хотел стать буддой и стал, только не при жизни, а после смерти. Так оно еще лучше.
Помолчали.
Через открытые перегородки из сада дул свежий ветерок, по временам покачивая священный свиток, висевший над головой настоятеля.
— Ибо смерть должна быть ступенькой вверх, а не топтанием на месте. Если ты уже стал буддой, то куда после этого подниматься? — продолжил Согэн, смакуя вино.
Женщины — Сатоко и та, вторая, похожая на голова- стика (Эраст Петрович уже знал, что ее зовут Эми Тэрада), — молитвенно сложили руки, причем Эми еще и сочувственно покивала своей замысловатой прической. Сидела она не нормальным образом, на коленях, а в специальном станке, куда ее пристроил слуга, прежде чем удалиться.
Понимая, что это лишь начало пространной проповеди, Фандорин решил повернуть разговор в ином направлении, занимавшем его куда больше, чем благочестивые рассуждения.
— О кончине святого отшельника ходят самые диковинные слухи, — сказал он. — Г-говорят вещи, в которые невозможно поверить...
Лицо настоятеля залучилось добродушной улыбкой — как и следовало ожидать, Согэн отнесся к гайдзинской невоспитанности снисходительно. Улыбка означала: «Всем известно, что некоторые иностранцы могут выучить японский язык так же хорошо, как этот голубоглазый дылда, но приличным манерам обучить их невозможно».
— Да, наша мирная обитель подверглась тяжкому испытанию. Некоторые даже говорят, что над Храмом Преумножения Добродетели повисло проклятье. Мы опасаемся, что количество паломников теперь уменьшится. Хотя, с другой стороны, многих, наверное, привлечет аромат таинственного. Мир Будды иногда подобен залитой солнцем равнине, а иногда — ночному лесу. — Повернувшись к вдове, преподобный мягко сказал. — Я знаю, дочь моя, как тяжело вам говорить об этом ужасном происшествии, перевернувшем вашу жизнь и омрачившем мирное существование нашей обители. Но слова — лучшее средство против горя, они так поверхностны и легкове- сны, что, облачив в них свою печаль, вы тем самым облегчаете бремя, гнетущее вашу душу. Чем чаще вы будете рассказывать эту страшную историю, тем скорее ваша душа вернет утраченную гармонию. Поверьте, я знаю, что говорю. Это ничего, что я и Тэрада-сан знаем все подробности, мы послушаем еще раз.
Плечи Сатоко мелко задрожали, но она взяла себя в руки. Поклонилась настоятелю, потом Фандорину. Заговорила ровным голосом, умолкая всякий раз, когда нужно было справиться с волнением. Слушатели терпеливо ждали, и некоторое время спустя рассказ возобновлялся.
Время от времени вдова рассеянно поглаживала по голове свою дочурку, сладко спавшую на татами, — казалось, что эти прикосновения придают Сатоко сил.
— Вы, должно быть, знаете, Фандорин-сан, что супруг давно уже не живет со мной. С тех пор, как родилась Акико...
Тут голос рассказчицы прервался, и Эраст Петрович воспользовался паузой, чтобы рассмотреть девочку получше.
Обычно дети, рожденные от связи европейца и японки, замечательно хороши собой, но бедняжке Акико не повезло. Злому року было мало того, что она родилась на свет калекой, — личико девочки, будто нарочно, собрало в себе непривлекательные физиогномические особенности обеих рас: клювоподобный нос, маленькие припухшие глазки, желтоватые паклевидные волосы. Коллеж- ский асессор вздохнул и отвел глаза в сторону, но там сидела жуткая Эми, так что пришлось перевести взгляд на румяное лицо настоятеля, обмахивавшего блестящую макушку маленьким веером.
— Он говорил, что царевич Сиддхартха Гаутама тоже ушел от жены и первенца, что алкающий просветления должен отречься от своей семьи, — мужественно продолжила Сатоко свой рассказ. — Но я знаю, что на самом деле он хотел наказать себя за то, что Акико родилась... родилась такой. В юности он перенес дурную болезнь и считал, что это ее последствия. Ах, Фандорин-сан, — она впервые за все время подняла на вице-консула глаза, — вы давно его не видели. Он очень изменился. Вы бы его не узнали. В нем не осталось почти ничего человеческого.
— Мэйтан очень далеко продвинулся по Восьмиступенной Тропе Просветления, — подхватил настоятель. — Преодолел первую ступень — Правильного Понимания, вторую — Правильного Целеустремления, третью — Правильного речеизъявления, четвертую — Правильного Поведения, пятую — Правильной Жизни, шестую — Правильного Старания и седьмую — Правильного Умонастроения. Оставалась последняя, восьмая — Правильного Медитирования. Чтобы преодолеть ее, Мэйтан выстроил в нашем саду павильон и дни напролет созерцал Лотос, помещенный в центр Лунного Диска, дабы совместить свое кокоро с кокоро Цветка, ибо лишь в этом случае...
— Я знаю, что такое м-медитация перед изображением Адзи-кан, — перебил Фандорин, боясь, что разговор свернет в дебри эзотерического буддизма.
Согэн вновь улыбнулся, ласково покивав дипломату головой, и лишь развел пухлыми ручками. Стоявший у него за спиной послушник вытаращил на вице-консула глаза.
Эраст Петрович скромно потупил взгляд. Он жил в Стране Небесного Корня уже четвертый год и, в отличие от большинства иностранцев, увлеченно постигал тайны японского мира, в том числе и куда более сокровенные, чем обычное медитирование.
— Прошу вас, Сатоко-сан, продолжайте, — попросил вице-консул.
— Мы жили поврозь. Муж дозволил мне навещать его один раз в неделю. Мы обменивались несколькими словами, потом я готовила ему фуро и подогревала кувшинчик сакэ — это была единственная плотская отрада, которую он позволял себе воскресными вечерами. Пока Мэйтан сидел в бочке с горячей водой, я ждала в саду — супруг не разрешал мне находиться рядом. Потом, ровно час спустя, подавала ему полотенце, выливала воду, и мы расставались до следующего воскресенья...
Сатоко замолчала, низко опустив голову, а Фандорин подумал, что, наверное, лишь японская жена способна на подобное самопожертвование, причем, конечно же, ни разу не пожаловалась, не позволила себе ни единого укоризненного взгляда.
— Так было и в минувшее воскресенье. Я наполнила фуро водой, которую сначала принесла из колодца, а потом подогрела. Помогла Мэйтану сесть, поставила рядом кувшинчик и вышла побродить по саду — там, где хоронят монахов и отшельников. Это совсем близко от места, где похоронили мужа... — Голос вдовы чуть дрогнул, но рассказ не прервался. — В небе светила полная луна, так что было совсем светло. Вдруг у ограды гайдзинского кладбища я увидела высокую фигуру в длинном черном одеянии.
— У ограды? — быстро спросил Эраст Петрович. —
С этой стороны или с той?
— Сначала мне показалось, что человек стоит с другой, гайдзинской стороны, но потом фигура сделала странное движение, как будто передернулась, и сразу оказалась ближе, в монастырском саду. Я увидела, что это бродячий монах комусо — как положено, в рясе, на голове тэнгай.
Так называлась соломенная шляпа особой формы, закрывавшая лицо до самого подбородка, с прорезями для глаз. Фандорин не раз видел на улицах Иокогамы этих безликих странников, собиравших подаяние для своей обители.
— В монахе было что-то необычное, я не сразу поняла, что именно — только когда он приблизился. Во-первых, он был ужасно высокий, даже выше, чем вы. Во-вторых, он как-то слишком плавно шел — словно не переступал ногами по земле, а плыл или скользил по ней. Впрочем, толком разглядеть это я не могла — над травой стелился ночной туман. Да и невежливо пялиться на ноги святому человеку. Я приняла его за гостя храма. Поспешила навстречу, поклонилась и спросила, не могу ли я ему чем-нибудь услужить. Быть может, он заблудился в саду, или не может найти уборной, или желает отдохнуть на скамье возле Карпового пруда.
Монах ничего не отвечал. Тогда я разогнулась, посмотрела на него снизу вверх и увидела... увидела, что у него нет головы. Сквозь редкое плетение соломы зияла пустота. У комусо прямо над плечами мерцал желтый диск луны. Тут он протянул ко мне руку, и я увидела, что рукав рясы тоже пуст — в нем одна чернота. А потом я уже ничего не видела, потому что милосердный Будда дозволил мне лишиться чувств. Ах, почему оборотень не высосал мою кровь? Все равно я была в обмороке и ничего бы не ощутила!
Это была единственная фраза, которую рассказчица произнесла с чувством. Эраст Петрович знал, что Сатоко — женщина здравого ума, вряд ли склонная к истерическим галлюцинациям, и не нашелся, что сказать — так поразила его эта фантастическая история.
А ужасная Эми Тэрада воскликнула:
— И она еще спрашивает! Потому он и не стал сосать вашу кровь, что вы лишились чувств. Сигумо должен смотреть в глаза жертвы, иначе ему невкусно. Уж я-то его повадки знаю!
— Кто-кто? Сигумо? — повторил вице-консул незнакомое слово.
— Расскажите про Паука Смерти, дочь моя, — наклонился к карлице настоятель. — Господину чиновнику восьмого ранга это будет интересно. В мире Будды немало диковинного, и нам, жалким недоумкам, подчас не под силу разобраться в этих пугающих явлениях. Остается лишь уповать на молитву. Прошу вас, Тэрада-сан.
Фандорин заставил себя смотреть на полуженщину-полуребенка, чтобы не оскорблять ее чувств. Вот ведь странно! Каждая из частей тела Эми Тэрады была само совершенство: и утонченное лицо, и очаровательное миниатюрное тельце, но, прилепленные друг к другу, две прекрасные половинки образовывали поистине устрашающее целое.
— Мой отец, наследственный владелец прославленного купеческого дома, отличался набожностью и два раза в год — перед цветением сакуры и на праздник Бон — со всей семьей непременно отправлялся на богомолье в какой-нибудь известный храм или монастырь, — охотно начала Эми. Сразу было видно, что эту историю она рассказывала много раз. — Так было и в то лето, когда мне сравнялось четыре года. Мы приехали в этот достославный монастырь, чтобы почтить память предков. Ночью мои родители отправились на реку — спустить на воду поминальный кораблик, а меня оставили в гостевых покоях, на попечении няньки. Она скоро уснула, я же, взбудораженная ночлегом в непривычном месте, лежала на футоне и смотрела на потолок. Снаружи светила луна, и по доскам колыхались причудливые черные пятна — это покачивались деревья в саду под дуновением ветра. Вдруг я заметила, что одно из пятен гуще остальных. Оно тоже двигалось, но не влево-впра- во, а сверху вниз. Я смотрела на него во все глаза и вдруг поняла: это не тень, а какой-то черный комок или сгусток. Он завис над моей похрапывающей нянькой, немного покачался и стал перемещаться в мою сторону, быстро увеличиваясь. Я увидела, что это огромный черный паук, который раскачивался на свисавшей с потолка паутине. Хоть я была совсем еще крошка и мало что понимала, но мне сделалось невыносимо страшно — так страшно, что перехватило дыхание. Я хотела позвать няньку, но не могла.
Эми испытующе заглянула Фандорину в глаза, чтобы проверить, насколько тот увлечен рассказом.
Вице-консул слушал внимательно и даже иногда вставлял учтивые восклицания: «Ах вот как?», «О!», «Э-э-э?!», но пигалице этого, кажется, показалось недостаточно. Она зловеще сдвинула брови и заговорила сдавленным, замогильным голосом:
— Я зажмурилась от ужаса, а когда открыла глаза, увидела над собой монаха в черной рясе и низко опущенной соломенной шляпе. В первый миг я обрадовалась. «Дяденька, — пролепетала я. — Как хорошо, что ты пришел! Здесь был большой-пребольшой паук!» Но монах поднял руку, и из рукава ко мне потянулось мохнатое щупальце. О, до чего оно было отвратительно! Я ощутила острый запах сырой земли, увидела прямо перед собой два ярких, злобных огонька и уже не могла больше пошевелиться. Вот отсюда по всему телу стала разливаться холодная немота. — Крошечная ручка с длинными, покрытыми лаком ноготками коснулась горла. — Сигумо наверняка высосал бы из меня всю кровь, но тут нянька громко всхрапнула. На миг паук расцепил челюсти, я очнулась и громко заплакала. «Что? Плохой сон приснился?» — спросила нянька хриплым голосом. В то же мгновение монах сжался, превратился в черный шар и стремительно взлетел к потолку. Секунду спустя осталось лишь пятно, но и оно превратилось в тень... Я была слишком мала, чтобы толком объяснить родителям, что со мной произошло. Они решили, что я заболела лихорадкой и это из-за нее мое тело перестало расти. Но я-то знала: это Сигумо высосал из меня жизненные соки.
Она заплакала, что, очевидно, входило в ритуал рассказа. Во всяком случае ни Сатоко, ни настоятель утешать ее не стали. Плакала Эми весьма изящно, прикрыв лицо узорчатым рукавом, а потом деликатно высморкалась в бумажный платочек.
Добродушно улыбнувшись, преподобный сказал:
— Нет худа без добра. Зато мы имеем счастье уже столько лет оказывать вам гостеприимство, дочь моя. Госпожа Тэрада со слугами и служанками проживает в особом доме, на территории монастыря, — пояснил Согэн вице-консулу. — И мы от души этому рады.
Эми взглянула из-за рукава на дипломата и поняла, что тот не слишком впечатлен ее историей. Глаза кукольной женщины сердито засверкали, и настоятелю она ответила грубо:
— Еще бы! Ведь батюшка платит за меня монастырю немалые деньги! Лишь бы я не мозолила ему глаза своим уродством!
И тут уж разрыдалась по-настоящему, громко и зло.
Согэн нисколько не обиделся.
— Как знать, что такое уродство? — примирительно сказал он. — Безобразнейший из смертных бывает прекрасен в глазах Будды, а наипервейшая красавица может казаться Ему мерзким гноилищем.
Но это глубокомысленное суждение не утешило Эми, она разревелась еще пуще.
Наклонившись к Сатоко, коллежский асессор вполголоса спросил:
— Значит, вы не видели, как всё произошло? Обморок был таким глубоким?
— Когда мы нашли Сатоко-сан, то решили, что она мертва, — ответил за вдову преподобный. — Сердце билось медленно, едва слышно. Лекарю удалось вернуть ее к жизни лишь ценой многочасовых усилий при помощи китайских иголок и прижиганий моксой. К тому времени тело несчастного Мэйтана уже давно унесли. Поистине прискорбная кончина для праведника.
— А все потому что меня не послушали, — шмыгнула носом Эми. — Что я вам сказала, когда возле павильона нашли кучу?
— П-простите? — удивился Эраст Петрович.
— Мне неловко говорить за столом о подобных вещах... — Сатоко виновато посмотрела на дипломата. — Но за неделю до смерти, утром, муж обнаружил на пороге своей кельи большую кучу нечистот.
— Дерьма, — коротко пояснил настоятель удивленно поднявшему брови Фандорину. — Здоровенную. Человеку столько не навалить, даже если он съест целый мешок риса с соевым соусом.
— А Сигумо может! — блеснула глазами Эми. — Облик у него паучий, а дерьмо человечье, потому что он оборотень. Я сразу тогда сказала Сатоко-сан: «Неспроста это, берегитесь. Какой-нибудь нечистый дух подбирается к вашему супругу». Сказала я так или нет?
— Да, это правда, — тихо молвила Сатоко. — А я лишь посмеялась. Никогда себе этого не прощу. Но покойный супруг не верил в нечистую силу и мне запрещал...
— Это потому что он был гайдзин, хоть и святой отшельник, — отрезала Эми. — Душа у него была неяпонская. Нипочем ему было не достичь просветления, так до скончания века и топтался бы на восьмой ступени.
Бестактное замечание повлекло за собой продолжительную паузу. Настоятель наморщил лоб, но так и не вспомнил какого-нибудь спасительного изречения. Послушник вжал голову в плечи. Сатоко просто опустила глаза.
— П-преподобный, а мог бы я посмотреть на место, где умер Мэйтан? — спросил Эраст Петрович.
— Разумеется. Вас проводит Араки. — Настоятель кивнул на послушника. — Всё покажет и расскажет. К тому же именно он первым обнаружил Мэйтана.

Коллежский асессор и его провожатый прошли через посыпанный белым песком двор, миновали трехъярусную пагоду и оказались в монастырском саду, замечательно просторном и тенистом.
— Раньше сад был еще больше, но пришлось отдать половину под кладбище заморских варваров, — сказал Араки и, покраснев, поправился. — То есть, я хотел сказать, господ иностранцев.
— А где же келья Мэйтана?
— Она была за колодцем, вон в тех зарослях, — показал монашек. — Но после того, что случилось, отец Согэн провел церемонию очищения: сжег павильон дотла, чтобы отогнать от нехорошего места злых духов.
— Сжег? — нахмурился вице-консул. — Ну, рассказывайте. Лишь то, что видели собственными глазами. И, пожалуйста, ничего не упускайте, никаких п-подробностей.
Араки кивнул и старательно наморщил лоб.
— Значит, так. На рассвете я проснулся и вышел по нужде. По малой нужде. Я всегда в четвертом часу после полуночи просыпаюсь и выхожу по малой нужде, даже если накануне выпил всего одну чашку чаю. Таково уж устройство моего мочевого пузыря. Должно быть, он...
— Подробно, но не до такой степени, — перебил его Фандорин. — Итак, вы проснулись в четвертом часу. Где находится ваша спальня?
— Младшая братия спит вон там, — показал Араки на длинное одноэтажное здание. — У нас в конце коридора есть свое отхожее место, но на рассвете я всегда хожу мочиться в сад — там такой чудесный предрассветный сумрак, так благоухают растения, и уже начинают петь птицы...
— П-понятно. Дальше.
— Ночью я несколько раз просыпался, потому что где-то близко выли и рычали собаки. Когда же я вышел в сад, то увидел, что вон там, подле сточной канавы, собралась целая свора бродячих псов. Они лезли друг на друга, шумели. Раньше такого никогда не случалось. Я подошел, чтобы их отогнать...
— В канаве что-нибудь было? — быстро спросил дипломат.
— Не знаю... Я не посмотрел. По-моему, ничего, иначе я бы заметил.
— Хорошо, п-продолжайте.
— Я замахнулся на псов своим гэта. Кажется, правым, — добавил Араки, видимо, вспомнив о подробностях. — Вы знаете, иокогамские дворняжки очень трусливы, прогнать их нетрудно. Но эти собаки были странные. Они не убежали, а бросились на меня с рычанием и лаем, так что я не на шутку испугался и кинулся бежать — по направлению к келье Мэйтана. Собаки отстали, я остановился возле павильона перевести дух и вдруг заметил нечто удивительное. Отшельник сидел в бочке с водой. Я знал, что по воскресеньям вечером отец Мэйтан принимает фуро в саду, рядом со своей кельей. Наслаждается теплом, чистотой, стрекотом цикад... Но не до рассвета же! Голова Мэйтана была запрокинута, и я решил, что он спит. Должно быть, разморило в горячей воде. Но где же его оку-сан? Не могла же она уйти? Я приблизился и позвал отшельника. Потом почтительно тронул его за плечо. Кожа оказалась совсем холодная, а вода в бочке и вовсе ледяная.
— Вы уверены?
— Да, я даже отдернул руку. Становилось светло, и я заметил, что Мэйтан белого цвета. Такими белыми не бывают даже гайдзины! А еще я разглядел на шее у него две красные точки, вот здесь... — Послушник передернулся и с опаской поглядел по сторонам. — Мне стало не по себе. Я попятился и споткнулся об оку-сан. Она лежала в высокой траве и была в черном кимоно, поэтому я ее не сразу разглядел. Ну, тут я закричал, побежал в братский корпус и поднял всех на ноги... Это уж потом мне объяснили, что на Мэйтана напал паук-оборотень и высосал из него всю кровь. Лекарь сказал, что Сигумо не оставил в жилах мерт- веца ни единой капельки.
— Ни единой? Вот как... А где б-бочка, в которой сидел Мэйтан? Я бы хотел на нее взглянуть.
Послушник удивился:
— Как где? Отец настоятель, конечно же, приказал ее сжечь. Разве можно было оставить в обители этот нечистый предмет?
— Место преступления затоптано, улики уничтожены, свидетелей нет, — пробормотал вице-консул по-русски и вздохнул.
Араки, покряхтев, робко произнес:
— Если вам будет угодно выслушать мое ничтожное мнение, отец Мэйтан сам виноват. Как это можно, чтобы гайдзин вознамерился стать буддой? Немудрено, что Сигумо на него разгневался. Вот и вы, господин, знаете слишком много для иностранца — даже про то, как медитировать перед изображением Лотоса. Лучше бы вам уйти отсюда, и чем скорее, тем лучше. Сигумо где-то здесь, он всё видит, всё слышит...
— Б-благодарю за добрый совет, — слегка поклонился Фандорин.
Наведался на пепелище, побродил по поляне. Задумчиво пробормотал вслух, опять по-русски:
— Что за странная судьба. Родиться в Петербурге, закончить Училище п-правоведения, дослужиться до коллежского советника, а потом стать Мэйтаном и насытить своей кровью японского оборотня...
Присел на корточки, поковырял землю. То же самое проделал у сточной канавы, но провозился там дольше — минуты этак с три. Покачал головой, встал.
— Ладно, теперь к п-преподобному.

У порога настоятельского дома топтался детина, плечи которого служили Эми Тэраде средством передвижения. Вице-консул вспомнил, как бесцеремонно калека обходится со своим слугой. Слов на него она не тратила: если нужно было повернуть налево, дергала за одно ухо, если направо — за другое; когда хотела остановиться, нетерпеливо молотила веером по макушке. Здоровяк сносил такое обращение самым смиренным образом. Когда он бережно усаживал свою хозяйку в покоях Согэна, то по оплошности слишком сильно сдавил ее своими ручищами. Маленькая злюка немедленно впилась ему в запястье мелкими, острыми зубками — да так, что выступила кровь. Но слуга безропотно стерпел наказание и еще рассыпался в извинениях.
Послушник Араки поднялся по ступенькам, а Фандорин задержался подле слуги.
— Как тебя зовут?
— Кэнкити, — грубым и зычным басом ответил здоровяк.
Он был на пару дюймов выше Эраста Петровича, то есть необычайно высоким для туземца. Грудь — как бочка, широченные плечи, а руки с хорошую оглоблю. Из-под низкого лба на гайдзина смотрели сонные, припухшие глазки.
— Тебе, должно быть, очень много платят за твою нелегкую службу? — спросил Фандорин, с любопытством разглядывая великана.
— Я получаю кров, еду и десять сэнов в неделю, — равнодушно пророкотал тот.
— Так мало? Но при твоей стати ты мог бы найти куда более выгодную с-службу!
Слуга молчал.
— Наверное, ты привык к своей госпоже? Привязался к ней? — не унимался заинтригованный вице-консул.
— Чего?
— Я говорю, ты, вероятно, очень любишь свою г-госпожу?
Кэнкити искренне удивился:
— Да как же ее не любить? Она такая... красивая. Она как куколка хина-нингё, которую ставят на алтарь в Праздник Девочек.
Воистину chacun a son got1, подумал Эраст Петрович, поднимаясь на крыльцо.

— Отец настоятель, сударыни, я осмотрел место з-злодеяния и теперь знаю, как снять с монастыря проклятье, — объявил коллежский асессор прямо с порога. — Я сделаю это нынче же ночью.
Преподобный Согэн поперхнулся «ведьминым кипятком» и громко закашлялся. Эми испуганно всплеснула рукавами, а Сатоко быстро обернулась к вошедшему.
Дипломат обвел всех троих веселым, уверенным взглядом и опустился на циновки.
— Задачка не из г-головоломных, — обронил он и потянулся к кувшинчику. — Вы позволите?
— Да-да, конечно. Прошу извинить!
Настоятель сам налил гостю сакэ, причем не совсем удачно — на столик пролилось несколько капель.
— Мы не ослышались? Вы собираетесь прогнать из монастыря оборотня?
— Не прогнать, а п-поймать. И, уверяю вас, это будет не так уж трудно, — загадочно улыбнулся Эраст Петрович. — Как известно, оборотни имеют две природы — призрака и человека. Вот на человека-то я и поохочусь.
Трое остальных переглянулись.
Покряхтев, Согэн деликатно заметил:
— Господин чиновник восьмого ранга, мы наслышаны о ваших выдающихся способностях... Я знаю, что вы получили орден за расследование убийства министра Окубо. Известно также, что наше правительство не раз обращалось к вам за советом в весьма запутанных делах, но... Но это материя совсем иного рода. Здесь вам не помогут достижения техники и ваш замечательный ум. Мы ведь имеем дело не с заговорщиком и не с убийцей, а с Сигумо.
Последнее слово настоятель произнес совсем тихо — таким зловещим шепотом, что у малютки Эми от страха задрожал подбородок.
— Раз убил — значит, убийца, — хладнокровно пожал плечами Эраст Петрович. — А убийцу оставлять без кары нельзя. Это подрывает устои общества, не правда ли, святой отец?
Настоятель вздохнул, возвел очи к потолку:
— До чего же вы, люди Запада, ограниченны! Вы верите только тому, что можно увидеть глазами и пощупать руками. Именно это и погубит вашу цивилизацию. Умоляю вас, Фандорин-сан, не шутите с нечистой силой. У вас нет для этого ни достаточных знаний, ни подобающего оружия. Вы погибнете и тем самым навлечете на нашу обитель еще бльшие несчастья!
И тут Сатоко тихо сказала:
— Вы зря тратите время, преподобный. Я знаю господина чиновника восьмого ранга. Ес

Нефритовые четки

23.11.2006

Автор: Лиза Новикова
Источник: Коммерсантъ, № 219

Вчерашний день стал настоящим бенефисом Бориса Акунина. В продаже появился его новый сборник повестей и рассказов "Нефритовые четки". А с интернет-аукциона как раз ушел "перстень Порфирия Петровича", артефакт из его предыдущего проекта "Ф. М.". К тому же все эти события удивительным образом совпали по времени с церемонией литературной премии "Большая книга". Премия намеревалась дать весомые деньги за весомые книги. А Борис Акунин как-то так ненавязчиво показал, "кто" здесь большая книга и где настоящие деньги. Все деньги, вырученные от продажи перстня, он отдал в РФП ИД "Коммерсантъ". А его 700-страничные "Нефритовые четки" сразу вышли рекордным тиражом 500 тыс. экземпляров. Последний раз мы встречались с Эрастом Петровичем Фандориным, когда он применял свой дедуктивный метод в борьбе с японской преступностью. Об этом был роман "Алмазная колесница" и новелла "Сигумо", которая перекочевала в "Нефритовые четки" из "Кладбищенских историй". Все остальные тексты здесь новые. Их география значительно расширилась: действие рассказов и повестей переносится из Москвы в Сибирь, из Англии в Америку. И даже – в Рио-де-Жанейро. Конечно, на особом положении Москва – с ее колоритной бандитской жизнью, двуличными аристократами и прочими плутократами: в общем та самая "Россия", которую, как оказывается, не так уж и жалко потерять. А какая знатная у этих текстов постмодернистская "подкладка", словами не описать. Советую сразу обратить внимание на "посвящение" десяти классикам детективного жанра. Имена Эдгара Аллана По, Жоржа Сименона, Агаты Кристи выстроены в неслучайной последовательности – каждое соответствует определенному тексту Бориса Акунина. Например, "Скарпея Баскаковых" – это... "Собака Баскервилей" а-ля рюс. А "Нефритовые четки" – наш "китайский" привет Роберту Ван Гулику. Конечно, все не так элементарно: намеки и цитаты скачут по сборнику словно блохи, и Шерлок Холмс со своим "Уотсоном" могут появиться в самой неожиданной новелле. Кажется, если бы японцы придумали такой удивительный компьютер, в который можно было бы впихнуть всю русскую историю, всю мировую литературу, весь атлас мира и заправить все это седыми височками господина Фандорина, все равно лучше не получилось бы. Борис Акунин, словно Гарри Каспаров, победил компьютер. Он сам стал "человеком-пентиумом". Вообще-то писатель уже давно выстраивал свою "виртуальную империю". Неслучайно он озаботился тем, чтобы дать сыщику Фандорину несколько жизней,– персонаж-то немного картонный, а генеалогическое древо как у живого: и предки есть, и потомки – и все прекрасно прыгают под акунинскую детективную дудку. Но именно новый сборник придал этой виртуальной местности новую объемность. И вот переворачиваешь последнюю страницу книги, а там сюрприз! Это – настоящее определение жанра "Нефритовых четок". Черным по белому – это "компьютерная игра". Кликнем мышку, зайдем в интернет – и получим исчерпывающую рецензию: "Междужанровый детектив, интеллектуальный экшн, на трехмерном движке. Типичный потребитель данного продукта – от 15 до 45 лет, пол – любой, интеллект – средний и выше, достаток – средний и выше". Хоть речь тут идет о самой настоящей компьютерной игре "Нефритовые четки", которая появится в продаже весной, нельзя не согласиться, что именно этот образ как нельзя подходит и самому литературному "продукту". Впрочем, у читателя всегда остается возможность самому "очеловечить" литературный "софт". И вот где находится бьющееся "сердце" этой компьютерной игры. Неслучайно древние китайские четки помогают главному акунинскому герою. С их помощью Фандорин заставляет работать свои "маленькие серые клеточки". Помимо экшна проект обладает еще и просветительской функцией: тут, конечно, господин Акунин выгоднейшим образом отличается от нашего квазинационального, сермяжного фэнтези. И в этом смысле ключевым текстом сборника, без сомнения, является повесть "Перед концом света". В этой скромной, но обаятельной интерпретации "Имени розы" Умберто Эко автор вновь сумел задеть главный нерв российской истории. На этот раз Фандорин отправился далеко на север, чтобы проследить ход переписи населения 1897 года (той самой, в которой, кстати, участвовал Антон Чехов). Благородный Эраст должен остановить раскольников, которые, испугавшись "бесовской" переписи, стали целыми семьями закапывать себя заживо. То есть на манер Вильяма Баскервильского продемонстрировать преимущество дедукции перед вековыми предрассудками. Тут герою есть с кем подискутировать: извечный спор ведут ретрограды и прогрессисты. Рядом оказываются "свет и тьма", священные тексты и светские газеты, лисьи шубы и фотоаппарат "Кодак". Особенно колоритен местный интеллектуал из народа Лев Сократович Крыжов, вовсю обличающий "косность, суеверие и тупое мужицкое упрямство". Читаешь и думаешь: только бы Акунин не сделал этого "революционера" убийцей.

Секрет вечной жизни

24.11.2006

Автор: Майя Кучерская
Источник: Ведомости, № 222

Зеленые нефритовые четки древнего китайского мудреца, таящие секрет вечной жизни, — не просто центральный образ повести, давшей название новой книге Бориса Акунина. Это еще и иероглиф, описывающий творческий метод знаменитого детективщика. Наконец-то Борис Акунин его расшифровал. “Весь день надворный советник пребывал в сосредоточенной задумчивости, то и дело доставал из кармана четки, покачивал на ладони гладкие каменные шарики, и их негромкий, уютный перестук доставлял ему необыкновенное удовольствие”. Наш старый знакомец, молодой человек с седыми висками, заика и совершенный джентльмен Эраст Петрович Фандорин, разумеется, раскрыл и преступление, связанное с четками. Как и много-много других. Двойные и тройные убийства, борьба корпораций, коварные японские женщины, ядовитые экзотические змеи, опиумные курильни, бесшумные, ловкие китайцы, омут русской провинции, в котором водятся сплошные блаженные и пророчицы, отговаривающие народ от переписи. Отчаянные потасовки, рукопашные и перестрелки. “Ба-бах! Ну и отдача! Зато бандит грохнулся вместе с конем. Хорошо стрелять из 50-го калибра”. С этим трудно поспорить. Рассказы и повести про Фандорина текут одна за другой, больше всего напоминая гладкие каменные шарики (негромкий, уютный перестук), — стилистически отшлифованные, сюжетно безупречные детективные истории, как и всегда у Акунина, чуть выбивающиеся за рамки жанра. Ведь помимо преступников и гениального сыщика, автор улыбчиво поигрывает в культурные игры с читателями. Ссылается на хрестоматийную русскую литературу, сон Веры Павловны, выворачивает наизнанку идею о “маленьких людях”: у Акунина они, незаметные труженики канцелярий, могут хранить в своих сердцах нешуточные страсти. Из той же игриво-культурной серии открывающее сборник посвящение сразу десяти авторам — Санъютэю Энтё, Эдгару По, Жоржу Сименону, Артуру Конан Дойлю, Агате Кристе, Умберто Эко, Морису Леблану… Самые вдумчивые читатели Акунина распутают и этот клубок: в книге собрано ровно десять произведений и каждое перекликается с одним из упомянутых авторов. Например, в одной из повестей — “Узница башни” — действует вымышленный известным французским детективщиком Морисом Лебланом джентльмен-взломщик Арсен Люпен. Занятно, что Фандорин пытается его поймать в компании с самим Шерлоком Холмсом, а повествует о событиях в том числе доктор Уотсон (у истории существует и японский вариант, доверенный другому рассказчику). Прямые переклички с историями о сыщике с Бейкер-стрит рассыпаны по тексту, замыкающему эту книгу. Действие повести разворачивается накануне нового года и нового, ХХ века, с неба валит снег, Фандорин с наслаждением вдыхает воздух, благодарит уходящий век за “к-красивое прощание”. Намек издателей и автора очевиден — вот оно, чудесное, уютное чтиво в дни рождественских каникул, недаром и год на книге стоит уже 2007-й. “Нового Акунина” прочтет вовсе не 500 000 читателей (таков тираж книги), а гораздо больше, передавая из рук в руки. Прочтет с наслаждением и радостью, оттого что проницательный и благородный надворный советник по-прежнему с ними, и, значит, банкет продолжается без всяких дополнительных требований, а мир вокруг надежен и стабилен. Для того чтобы убеждать нас в этом, и существуют они, жрецы массовой литературы, открывшие секрет вечной жизни. Он всего лишь в том, чтобы двигаться по кругу.

Эраст Фандорин: секрет успеха

30.11.2006

Автор: Борис Соколов
Источник: Культура, № 47

Новая книга Бориса Акунина, в которой собрано десять рассказов и повестей о знаменитом частном сыщике Эрасте Фандорине, вышла предельным для современной России 500-тысячным тиражом. Издатели не сомневаются, что тираж на складах не залежится. Ведь Акунин - один из самых востребованных писателей сегодня. Он безошибочно нашел свою нишу в сознании российских читателей - исторический детектив, действие которого происходит, как и у Конан Дойла, во второй половине XIX века, точнее, в 80 - 90-е годы. Забавно, что в последнем рассказе сборника Эраст Фандорин встречается с самим Шерлоком Холмсом! Это время теперь кажется россиянам островком блаженной стабильности, эпохой торжества законности и порядка перед наступлением бурного XX столетия. Тогда было тихо во всем мире - Эраст Петрович путешествует и то оказывается в милой сердцу Георгия Чхартишвили Японии, то в Англии, то в Соединенных Штатах, да и солнечная Бразилия поминается. Единственный элемент нестабильности вносят чудовищные и загадочные преступления, которые блестяще разгадывает Фандорин силой своего интеллекта. Но все преступления у Акунина проистекают не от социальных условий, а, как и у Конан Дойла, являются результатом сильных страстей. Перед нами - красивые сказки с детективным сюжетом, с любовно и мастерски выписанными деталями быта и предметов придуманной писателем эпохи. Да и сам Фандорин - воплощенная элегантность, "умопомрачительно хорош собой, окутан ореолом загадочности и к тому же холост". Наверное, настоящий XIX век был во многом не такой, но мы его уже воспринимаем таким, каким он показан у Акунина. Характерно, что те романы Акунина, где действие происходит в современной России, а главным героем является потомок Эраста Николас Фандорин, пользуются существенно меньшим читательским успехом. В сказку конца XX века современникам гораздо сложнее поверить, чем в сказку конца XIX. И может быть, по той же причине экранизации романов о Фандорине не слишком удачны, а "Статский советник", который попытались нагрузить политикой, так почти провален. Завораживающий язык Акунина, которому веришь, пока что не нашел адекватного киноязыка. На книгах об Эрасте Фандорине читатель интеллектуально отдыхает от современных треволнений. Акунин, как и всякий хороший писатель-детективщик, прекрасно умеет строить интригу, увлечь нас тайной, в меру сдабривает повествование иронией и юмором. Поэтому читаются его книги залпом, буквально на одном дыхании. В новом сборнике есть посвящение десяти зарубежным мастерам детективного жанра, от Санъютея Энтё до Мориса Леблана. Акунин предоставляет читателям возможность самим решать, какой рассказ или повесть, какое из произведений предшественников по-своему пародирует. Стоит отметить, что интеллектуальные игры с читателями - еще один секрет успеха Акунина. Он также оставляет в своих рассказах приметы сегодняшней жизни. Так, история об отравлении крупного промышленника фон Мака и его секретаря напоминает не столь давнюю историю отравления в 1995 году главы ассоциации "Круглый стол бизнеса России" банкира Ивана Кивилиди и его секретарши.

Заполняя пробелы

27.11.2006

Автор: Дмитрий Малков
Источник: Книжное обозрение

Девять книг, в которых рассказывается о приключениях Эраста Петровича Фандорина, охватывают весьма обширный период. Неудивительно, что в его биографии остались пробелы, доселе не описанные. Сборник из десяти рассказов «Нефритовые четки» – попытка пролить свет на некоторые обстоятельства его жизни. Хронология повествования – от 1881-го до 1899 года. География – от Иокогамы и Рио-де-Жанейро до села Богомилово, Москвы, Сплитстоуна и Бристоля. Эраст Петрович успел, как выясняется, наследить везде. И везде, разумеется, доказывал, что для него «рыцарство не было пустым звуком», чему, как мы помним, имелись причины самого что ни на есть интимного свойства. Хотя следует заметить, что женщины не оставляют его своим вниманием, еще бы: «умопомрачительно хорош собой и к тому же холост». В общем, на протяжении всей книги Фандорин неустанно спасает честь прекрасных дам и, что греха таить, иногда укрывает их от всевидящего ока официального правосудия. Кроме того, по ходу дела становится известно происхождение знаменитых фандоринских четок, объясняется, за что именно он получил один из высших японских орденов, рассказываются подробности духовных исканий Эраста Петровича на Пути Алмазной Колесницы. Все эти мелочи, несомненно, имеют огромное значение для почитателей самого знаменитого российского сыщика, давно уже ставшего в наших пенатах культовой фигурой и едва не затмившего другого гения – Шерлока Холмса. Кстати, о последнем. В финальном рассказе «Узница башни» Фандорин и Холмс сталкиваются лицом к лицу. Более того, они вместе противостоят еще одной знаменитости – гениальному преступнику Арсену Люпену. Особую прелесть «Узнице» придают персонажи, от лица которых ведется повествование. В «холмсовской» части это, разумеется, доктор Уотсон, а в «фандоринской» – верный личарда Масахиро Сибата. И взгляд Масы на своего хозяина оказывается весьма забавен...

Нефритовые четки

29.11.2006

Автор: Михаил Визель
Источник: Time out

Патетическая концовка сложно придуманной и виртуозно исполненной акунинской "Алмазной колесницы" наводила на мысль, что автор этой книгой желал завершить описание приключений Эраста Фандорина, перенеся внимание на его прямых потомков и многочисленных дальних родственников - разнообразных Дорнов, фон Дорнов и Дарновских. Однако избавиться от любимого героя (а теперь, в свете прошлогодних экранизаций, еще и основного кормильца) оказалось не так просто. Сначала автор устроил Эрасту Петровичу и Масе небольшое камео в своей "Детской книге", а теперь вот посвятил им семисотстраничный том. Но все этапы фандоринской биографии - по крайней мере XIX век - уже расписаны в предыдущих книгах, так что на этот раз перед нами не роман, а собрание десяти рассказов и повестей. Они служат своего рода прокладками-связками между вехами, отмеченными в предыдущих книгах - Япония, Москва, учеба в Массачусетском технологическом институте. Открывается книга посвящениями десяти мастерам детектива - от Эдгара По до Умберто Эко. Нетрудно заметить при последующем чтении, каждый из текстов стилизован под манеру того или иного классика жанра. Но прямых параллелей Акунин, как обычно, избегает - даже в "конан-дойловской", откровенно пародийной "Скарапее Баскаковых" хорошее знание первоисточника не портит читателю удовольствия от неожиданной развязки. В финальной повести автор прямо столкнет Фандорина и Холмса лицом к лицу. Результатом будет боевая ничья - никто не проиграл, но никто и не победил. Сам автор очередной матч в борьбе за своего читателя скорее выиграл. Но на этот раз - по сумме очков, а не сокрушительным нокаутом, как когда-то.

Выглядеть на полмиллиона

27.11.2006

Автор: Дюк Митягов
Источник: Русский Newsweek, № 46

Изначально было объявлено, что новая книга Бориса Акунина о приключениях статского советника Фандорина выйдет в свет 22 ноября. Но в силу широко развернувшейся антигрузинской кампании дату пришлось сместить на 1 декабря, чтобы полностью разобраться со всеми налоговыми «наездами» на издательство и автора, в миру - эссеиста и переводчика Григория Чхартишвили. Но шустрые книготорговцы не вытерпели и стали нелегально продавать «Нефритовые четки» раньше условленной даты, вынудив издательство вернуться к плану «А». В этот день на прилавки страны поступил рекордный за последние 15 лет тираж художественной книги - 500 000 экземпляров. Такого не случалось с советских времен - тогда творчество секретарей Союза писателей СССР печаталось миллионами экземпляров, а в разряд коллекционных попадали издания-пятидесятитысячники. Рыночная экономика быстро установила жесткие рамки первоначального тиража. Издатели говорят, что 5000–10 000 считаются коммерческим тиражом для начинающего литератора и печатаются при условии, что у автора в загашнике имеется хотя бы синопсис следующего произведения. А лучше - серии. Чтобы сразу выйти в «большой тираж», дебютант должен быть Ромой Билыком из группы «Звери» (Дожди-пистолеты. - М.: Росмэн, 50 000 экз.), шоуменом Андреем Малаховым (Мои любимые блондинки. - М.: Эксмо, 50 000 экз.) или певицей Валерией (И жизнь, и слезы, и любовь… - М.: Азбука-классика, 200 000 экз.). Уникальным для поэтического сборника тиражом вышло полное собрание лирики гуру отечественного рока Бориса Гребенщикова (Книга песен Б. Г. - М.: Олма Медиа Групп, 30 000 экз.). Тем не менее все эти образцы популярного книгоиздания далеки от понятия «художественная проза». Огорошил всех успех Сергея Минаева с книгой «Духless. Повесть о ненастоящем человеке» (АСТ), 100 000 экземпляров которой, по утверждению сотрудников издательства, разошлись за 100 дней. Но автор «антиглянцевого романа» уже плавно забывается, и, если в ближайшее время он не представит обещанную еще летом книгу, вряд ли в новом сезоне его кто вспомнит. Трудолюбивый же беллетрист Борис Акунин честно прошел все этапы карьерной лестницы современного прозаика. «Азазель» - первый роман серии «Новый детектив» о ставшем ныне легендой Эрасте Петровиче Фандорине - увидел свет в 1998 г. благодаря камерному издательству, специализировавшемуся на мемуарах и биографиях. Переводчик биографии английской королевы Елизаветы Григорий Чхартишвили дал почитать свою оригинальную рукопись работодателю Игорю Захарову, тот вдохновился и сразу же решил ее издать. Первые 10 000 экземпляров книжки в мягком переплете, у которой после второго прочтения страницы начинали вываливаться, а с обложки облезала краска, не могли раcпродать 10 месяцев. Дефолт не остановил энтузиазм издателя, занимавшегося неизвестным и, казалось, никому не нужным автором себе в убыток. Захаров как чувствовал, что Акунин обеспечит ему светлое будущее. То есть творческую свободу и финансовую независимость. «Мы гордимся таким тиражом, но ничего удивительного здесь нет, - говорит Ирина Богат, генеральный директор издательства “Захаров”. - Наоборот, я с удивлением вспоминаю, как семь лет назад мы на протяжении двух лет продавали тираж в 5000. А сейчас печатаем 500 000. Это закономерное, рассчитанное количество». Предыдущая книга серии - «Алмазная колесница» вышла тиражом в 300 000 экземпляров, но, рассказывает Ирина Богат, ее довольно быстро пришлось допечатывать, чтобы удовлетворить всех жаждущих. «Я абсолютно уверена в том, что мы первый тираж “Нефритовых четок” реализуем за очень короткое время! - делится гендиректор “Захарова”. - Как показатель - в первый день продаж в Московском доме книги на Новом Арбате было куплено почти 500 экземпляров за два часа». До появления «Нефритовых четок» лидерами продаж в книжном магазине «Москва» были романы «Empire V» Виктора Пелевина (уходил по 90 экземпляров в день) и «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой (по 100 экземпляров). 22 ноября в «Москве» целый день разрывались от звонков телефоны - покупатели уточняли время начала торговли. К объявленному часу в магазине собралась огромная толпа, которая ждала, когда вынесут книги. «Аналогичная ситуация была только с очередными премьерами “Гарри Поттера” (первоначальный тираж последней - “Гарри Поттер и Принц-полукровка” составил 800 000. - Newsweek), когда народ специально приезжал к 12 часам ночи, к началу продаж, - рассказывает Наталья Чупрова, директор по связям с общественностью книжного магазина “Москва”. - Если бы с такой интенсивностью продавались хотя бы 10 наименований книг, то книжный бизнес можно было бы по уровню доходов сопоставить с нефтяным». По технологичности процесса - уже можно. За звание ударницы литературного труда на «фабрике» отечественного книгоиздания до последнего времени боролись Дарья Донцова, Татьяна Устинова и Александра Маринина - по совокупным тиражам представительницы трех разных детективных стилей были вне конкуренции. Теперь дамам пришлось потесниться. Светлана Дрозд, директор по корпоративным общественным отношениям издательства «Эксмо», выпускающего творения всех трех «передовичек», к рекорду коллег относится с уважением. «Акунин - это то, что мы называем “авторский брэнд”, то есть узнаваемое имя, на которое в первую очередь реагирует читатель, - говорит она. - Кроме того, он стал родоначальником особого направления российской литературы. Он видоизменил детективный жанр, превратив его из “легкого чтения” в насыщенное историческими событиями действие». А еще Акунин первым предложил продолжить в реальной жизни игру, начатую в книге. В своем предыдущем внесерийном произведении - «Ф.М.» писатель предложил читателям интерактивную загадку. Призом стал описанный в романе старинный золотой перстень с бриллиантом в 4 карата и гравировкой «Ф. М. от П. П.». Однако автор - сам заядлый игрок - перестарался: ни в одном из более 5000 присланных на конкурс писем не было правильного ответа. В итоге перстень был выставлен на интернет-аукцион «Молоток.ru» с начальной ценой 600 000 руб. За две недели цена выросла до 1 159 480 - именно за такую сумму его (все тогда же - 22 ноября) приобрел аноним под ником «5959». К новому роману тоже обещана игра - теперь компьютерная, выйдет она весной. Каким тиражом - не сообщается. Интервью АВТОРА! АВТОРА! Борис Акунин: несколько слов о рекорде Полмиллиона экземпляров – беспрецедентный первоначальный тираж для российского книгоиздания с 1991 года. Ваши ощущения? Приятно, что издательству удалось собрать столько заказов на мою книжку. Наш книготорговый рынок растет, что не может не радовать. Получается, что годовые сборы с продажи книжного бестселлера сегодня сопоставимы с бокс-офисом вполне успешного кинофильма. Побиты все рекорды «королев детектива». О чем это говорит? Считает ли Борис Акунин себя участником этого направления литературного процесса? Какого процесса? Масслитовского? Ну, разумеется. Что касается рекордов, то если вы имеете в виду Дарью Донцову, мне за ней все равно не угнаться. Пускай единократные тиражи там меньше, но за год у нее суммарно набегает гораздо больше, чем у меня. Фантастическая работоспособность. Восхищаюсь! В издательстве планируют продать тираж до февраля. У вас есть личные прогнозы на этот счет? Специалистам виднее. Насколько мне известно, прежних, трехсоттысячных тиражей обычно хватало на полтора-два месяца продаж, затем начинались допечатки. А тут новогодние подарки, каникулы. Да и фандоринские книги популярнее других моих серий. В «Нефритовых четках» есть два опубликованных ранее произведения. С чем это связано? Собственно, опубликован был только рассказ «Сигумо» - два года назад в «Кладбищенских историях». Рассказ «Table Talk 1882 года» в книжном виде не появлялся, лишь в журнале «Плейбой» семь лет назад да в Интернете. В сборник я их включил, потому что они первоначально именно для него и делались. К тому же два эти текста занимают всего 1/15 объема книги.

Нефритовые четки

04.12.2006

Автор: Лев Данилкин
Источник: Афиша, № 190

Вашему обозревателю случалось клеймить Акунина в печати как прожженного халтурщика и циничного литературного лавочника; плодитель «толобасов» и «эфэмов», тот предоставлял достаточно поводов для недовольства. Однако «Четки» — десять повестей, три из которых можно назвать лучшим из всего, что написал Акунин; такой же метеорит из космоса, как когда-то «Азазель», — весомый аргумент для скептиков, чтобы продлить автору кредит доверия и даже, задним числом, сообразить, что его «приключения магистра» следовало прописать скорее по разряду не вполне удачного challenge, чем способа настричь купоны. В техническом отношении «Четки» — пакля, заполняющая временные щели между романами, и заодно упражнения беллетриста в неосвоенных жанрах. Фандорин в 1881 году, в 1894-м, в 1899-м; в Японии, в Англии, в Америке, во Франции; Фандорин в агата-кристиевском герметичном детективе, Фандорин в вестерне, Фандорин в авантюрной повести и так далее. Все это очень хорошо — как обычно, хорошо, но только вот самого Фандорина, уже почти лубочного, как будто жахнули дефибриллятором — и раскололи на нем сахарную корку. «Ученик японских синоби», аполлон и полиглот, в последней повести оказывается едва ли не клоуном; он даже по-японски, оказывается, говорит с диким акцентом и ошибками («Тепель всо понятно. Долога казалась длыной в тли сяку, а оказалас колоче тлех ли. — Вы хотели сказать: «Дорога казалась длиной в три ри, а оказалась короче трех сяку», — поправил его я и перешел на русский, потому что тяжело слушать, как господин коверкает нашу речь»). Такой Фандорин, карнавализованный, сам себя зачеркивает — и теперь, как пепперштейновский сыщик Курский, он не столько искусственно синтезированный Герой, вершина акунинского искусства имитации, сколько курсор, наведенный на тот или иной жанр, инородное тело, цель которого — вызвать ответную реакцию, признаки жизни. Этот Фандорин (не забывающий, разумеется, о своих основных обязанностях) — технически совершенная машина для перевода, а вся фандоринская сага — не про затруднения, с которыми сталкиваются сыщики при разрешении криминальных загадок, а про трудности перевода, про перевод как воскрешение. Вы думаете, говорит Акунин, вестерн — это низкий трафаретный жанр для подростков? Смотрите, сейчас я переведу вам вестерн так, что, как бы разборчивы вы ни были, вы будете читать его как интеллектуальный жанр, и он окажется Высокой Литературой. Вы думаете, леблановский «Люпен»… Жемчужина коллекции — заключительная повесть «Узница башни» про встречу Холмса, Уотсона, Фандорина, Масы и Арсена Люпена: двух идеальных сыщиков, одного идеального преступника и двух неидеальных писателей; вещь, которая одновременно является канонической детективной повестью и — пародией на канон, обыгрывающей его условности и клише. Акунин, который, казалось, дальше может лишь совершенствоваться в искусстве стилизации, оказался все же Переводчиком, а не имитатором. Все, что вы знаете о литературных канонах и иерархиях, говорит он, — ложь; все схемы и шаблоны, загоняющие тексты в рамки жанра, — условность, мертвая формула, а литература — это живые, непрогнозируемые, способные удивлять организмы. Так «Чайку» можно «перевести» как детектив, «Гамлета» — как историю о привидениях, детский стишок про «Трех дураков в одном тазу» — как танку о пути Мудрых. Литература отличается от не-литературы не прочной припиской к тому или иному жанру или канону, а тем, что литературный текст не сводится к культуре, которая его породила. В теории об этом знают многие, но мало у кого хватает воображения показать это на практике. Акунин в «Четках» демонстрирует не столько ловкость иллюзиониста, сколько спокойствие Воланда, за которого развлекается свита, тогда как сам он, восседая в глубине сцены на кресле, просто рассматривает публику: чувствует ли она, что текст, который заново перевели для нее, — живой. Разумеется, то, что делает свита, — всего лишь набор трюков, основанный на умелом обращении с подстрочником (криминальными сюжетами) и имитаторских (литературный стиль эпохи) талантах, но кроме непосредственной выгоды — денег в шляпу, у трюка есть и Смысл: реанимация текста. Перевод в высшем смысле. Так в «Нефритовых четках» беллетрист Акунин еще раз — не по паспорту, а на деле — оказался переводчиком Чхартишвили.

Нефритовые четки: Приключения Эраста Фандорина в XIX веке

12.12.2006

Автор: Николай Сергеев
Источник: Книжная витрина, № 25

«Нефритовые четки» Бориса Акунина – сборник, в который входят семь рассказов и три повести, рассказывающих о приключениях Эраста Фандорина в девятнадцатом веке. Заикающийся сыщик с седыми висками – любимый герой автора; серии «Новый детектив» уделяется больше внимания, чем другим проектам. Акунин не спешит завершать фандоринскую биографию. Сделав паузу, он возвращается в прошлое, заполняет пробелы, повествуя о годах, проведенных Эрастом Петровичем в Японии, и о случаях из практики, не вписывающихся в формат романа. Сборник составлялся неспешно и это пошло ему на пользу: возможно, «Нефритовые четки» – это одно из лучших произведений модного беллетриста и рекордный, полумиллионный тираж, безусловно, разойдется в столь же рекордные сроки. Эта книга – пример идеального постмодернистского развлечения для широкого круга читателей. Те, кто ценит в детективах прежде всего занимательные сюжеты, останутся довольны – вместо одной загадки они получают под одной обложкой сразу десять, оптом. Поклонники высоколобой литературы также будут не разочарованы: «Нефритовые четки» – это игровое переосмысление десяти классических историй, наполненное многочисленными анаграммами, аллюзиями и пародиями. Первый из рассказов, «Сигумо», посвящен Санъютэю Энтё, сочинителю кайданов, японских повестей о призраках. Эта вещь уже появлялась в «Кладбищенских историях» – здесь Акунин предлагает рациональное объяснение убийства, в котором важную роль играет призрак безголового монаха. «Table-talk 1882 года» также был известен поклонникам Фандорина – несколько лет назад в Интернете был проведен конкурс, в котором предлагалось посоревноваться с великим сыщиком и объяснить загадочное исчезновение девушки из подмосковного имения. Эта живодерская литературная шутка перепевает «Убийство на улице Морг» – с помощью дедукции главный герой восстанавливает подробности зверского убийства. Честертон говорил, что для Эдгара По даже шахматы были слишком поэтичными – и это хорошо видно по циничному черному юмору акунинского рассказа. «Из жизни щепок» – вариация на темы книг Жоржа Сименона, рассказывающих о преступлениях, совершаемых в среде маленьких людей. Здесь Фандорин внедряется в железнодорожную компанию и обнаруживает, что здешних Акакиев Акакиевичей волнуют не только шинели, но и более важные предметы. «Нефритовые четки» – оммаж Роберту ван Гулику, акунинскому собрату по перу, сочинившему цикл исторических детективов о судье Ди. Эта зарисовка интересна главным образом фантастическими описаниями китайского квартала Москвы и прояснением отношения Фандорина к сверхъестественному. В «Скарпее Баскаковых» на русскую почву грубовато пересажена «Собака Баскервилей». Чрезвычайно хорош следующий рассказ, «Одна десятая процента», посвященный Патриции Хайсмит. Замечательно в нем, прежде всего, то, что до середины истории не можешь понять, какой именно из сюжетов создателя мистера Рипли реконструируется в данном случае и большую часть удовольствия получаешь, осознав, после упоминания поезда, что стало источником вдохновения для Акунина. Завершает череду рассказов «Чаепитие в Бристоле» – здесь Фандорин работает на пару со старушкой, заставляющей вспомнить мисс Марпл. Вдвоем, церемонно пропуская друг друга вперед в детективных рассуждениях, они распутывают дело о краже бриллиантового колье. Формально повесть «Долина мечты» отсылает нас к «Сонной лощине» Вашингтона Ирвинга, но читатели наверняка лучше знают и помнят всадника без головы из книги Майн Рида. В Америке Фандорин отправляется на Дикий Запад и там выходит на дуэль с задиристым ковбоем, оказывает сопротивление гангстерам, пытающимся ограбить поезд, и влюбляется в цветок душистых прерий, богатую и энергичную девушку из Нового Света. «Долина мечты» – бездумное и потому прекрасное авантюрное чтиво. Следующая повесть, «Перед концом света», повсеместно признаваемая лучшей вещью из сборника – это уже более серьезное произведение. В ней Акунин вспоминает богословские диспуты из «Имени розы» Умберто Эко. В 1897 году Фандорин отправляется на русский Север к староверам, чтобы увидеть, как двадцатый век столкнется с семнадцатым: в России проводится перепись населения. Не желая получить печать Антихриста, древлеправославные совершают массовые самоубийства, и за ними, вероятно, стоит один человек, твердо уверенный в том, что мир сей живет под властью дьявола. Описания быта старообрядцев далеки от реальности, но финальная речь Фандорина в защиту жизни оправдывает любые недостатки этой непросто устроенной повести. Завершает книгу плутовской детектив, в котором на поединок выходят сразу трое интеллектуалов – джентльмен-вор Арсен Люпен, саркастичный Шерлок Холмс и осторожный Эраст Фандорин. Сначала «Узница башни» вызывает определенное беспокойство – опасаешься, не даст ли Акунин победить в этом противоборстве своему заикающемуся герою лишь для того, чтобы продемонстрировать преимущество российской дедукции над французской и английской. Но нет, автор успешно обходит эту ловушку и раздает всем сестрам по серьгам, предложив в финале неожиданное восточное толкование одного из известнейших английских стихов. С девятнадцатым веком Акунин расстается улыбаясь, а нам остается только грустить – теперь, по не раз оговоренным обязательствам, беллетристу остается сочинить лишь два романа, чтобы подвести к финалу фандоринскую эпопею. Блестящие «Нефритовые четки» позволяют надеяться, что это будут качественные романы. Радует и то, что теперь у Акунина появился новый спутник – иллюстрации Игоря Сакурова превосходны, художнику удается передавать облик персонажей, не прибегая к гротеску или карикатуре, но и не превращая героев в восковые фигуры.

Пять книг недели

11.01.2007

Автор: Ex libris
Источник: Ex libris

Продолжение «фандоринской» серии. На этот раз не роман, а цикл рассказов. Как всегда у Акунина, с ненавязчивыми постмодернистскими играми. Каждый из сюжетов отсылает к классикам интеллектуального детектива и просто классикам. Вашингтону Ирвингу, Морису Леблану, Агате Кристи, Умберто Эко, Артуру Конан-Дойлу... География соответствующая. Фандорин в Бристоле. Фандорин на Диком Западе среди пинкертонов, ковбоев и золотоискателей. Фандорин в Японии рассеивает чары злых духов. В Подмосковье ловит гигантского змея. На Русском Севере спасает от массового самоубийства старообрядцев. И так далее. А в последней новелле Эраст Петрович на пару с Шерлоком Холмсом пытается поймать Арсена Люпена. Не поймал. Но время провели хорошо.

[Без названия]

30.11.2006

Автор: Дюк Митягов
Источник: Ваш досуг, № 47

Появилась странная традиция – выход самой ожидаемой книги сопровождается небольшим скандалом. Совсем недавно казус случился с новым Пелевиным – рукопись Empire «V» за пару недель до начала продаж появилась сразу на нескольких порталах в Интернете. Это ничуть не помешало популярности, а наоборот, подогрело читателей к новой книге – роман до сих пор продается со скоростью до тысячи экземпляров в день в крупнейших магазинах. Не менее загадочная история случилась и с новым томом знаменитой сери Борса Акунина о легендарном Эрасте Петровиче Фандорине. Премьева сборника рассказов и повестей «Нефритовые четки» сост&